Видя, что Иван Иванович позволяет им самим осуществить задуманное, Наташа решительно взяла инициативу в свои руки. И если ноги Ивана Ивановича уже находились в надежных Лизиных руках, то его эстетическое восприятие, которое, как известно, почти полностью формируется с помощью зрения, еще предстояло наполнить чувственными образами, пропущенными через коктейль желания и доступности. А для широкой общественности, далекой от высокого искусства построения художественных образов (которая, конечно, не Вы – а где-то там далеко) скажем проще – настало время для серьезного стриптиза.
Наташа вскочила с колен Ивана Ивановича и что-то страстно зашептала ему на ухо. По секрету сообщим, что она просила его включить какую-нибудь музычку – чтобы завораживающе раздеваться под звуки соло– и бас-гитар, ударной установки, скрипочки и электронного пианино, тамбуринов или, может быть, даже арфы с ксилофоном – что в данном случае было совсем неважно. В ответ Иван Иванович форменно разомлел и, что-то довольно промычав, указательным пальцем ткнул в огромный пульт, усеянный множеством кнопок и лежащий на его рабочем столе. И хотя мы назвали этого квадратного монстра пультом – на самом же деле он представлял собой настоящий центр управления множеством электронных устройств, и с помощью него можно было, не сходя с места, включать или выключать в кабинете свет, задвигать или раздвигать жалюзи на окнах, выбирать и проигрывать понравившуюся музыку, смотреть телевизор, пользоваться массажером, встроенным в кресло, и т. д. Кроме того, пульт нес в себе еще и множество других функций, упоминать о которых здесь совсем необязательно.
Наташа, конечно, считала себя девушкой современной и в отличие от старшего поколения, в массе своей непривычного к подобным техническим излишествам (зато умеющего решать любые насущные задачи с помощью устного счета, логарифмической линейки и доброй старой отечественной присказки нелитературным слогом) была с техникой на «ты». И поэтому ей не составило большого труда отыскать на пульте нужные кнопки, включив «Hi-End» проигрыватель, а заодно и создав в комнате атмосферу чарующего и столь любимого всеми интима – когда свет приглушен, шторы (в данном случае, жалюзи) полностью закрывают Вас от внешнего мира, и вокруг начинает твориться волшебство, вызванное молодыми прекрасными дивами, словно пришедшими к Вам прямо со страниц свежего «Playboy» или даже «Penthouse».
Повинуясь нажатию пальчика, из-под потолка зазвучали хрипловатые мягкие ноты от Френка Синатры, что, конечно, было не то, что «Ласковый май», но тоже вполне себе ничего. Одновременно с началом мелодии Наташа выгнулась, как кошка всем телом, взлохматила себе волосы и медленно закружилась в страстном пленительном танце, который, казалось, был способен расшевелить даже замшелый, с незапамятных времен обросший ягелем валун, непонятно как очутившийся на территории вечной мерзлоты – где, как известно, только тундра – и тундра кругом, и путь далек лежит.
Лиза не замедлила последовать за Наташей и со своей стороны перешла к более интенсивному массажу нижних конечностей Ивана Ивановича, позволяя себе иногда подниматься выше и даже касаться (очень осторожно и нежно) его пока еще не сильно бодрого мужского достоинства. Которое, впрочем, несмотря на возраст, было очень даже и ничего – кто бы там что ни говорил! Очевидная направленность и несомненная энергетика, и соблазн ее движений быстро расшевелили Ивана Ивановича, который (ко всему прочему подгоняемый зрелищем все более и более возбуждающейся Наташи) буквально через несколько минут оживился и принялся даже в ответ поглаживать голову Лизы – в том случае, когда мог до нее дотянуться.
Музыка обволакивала его, Лиза плотно прижималась грудью к его ногам, время от времени несильно захватывая ртом и игриво отпуская его встрепенувшегося гренадера, Наташа кружилась в танце в метре от его лица, и Иван Иванович почувствовал себя героем какой-то средневековой сказки из «Тысячи и одной ночи», которая, конечно, не шла ни в какое сравнение с тем, что происходило с ним на самом деле. Он подавил неожиданно возникшее в нем желание броситься в атаку и одновременно неприкрыто и напористо овладеть обеими девушками сразу, но напротив, еще больше расслабился и постарался сосредоточиться на происходящем, напитывая свои чувства и эмоции тактильными ощущениями и зрительными образами. Проще говоря – ему было так хорошо, как хорошо может быть только посреди райского сада с девяносто девятью гуриями поблизости.
Наташа к тому времени уже почти полностью разобралась с кофточкой, юбкой и колготками и теперь оставалась только в туфлях, корсете и трусиках-стрингах, которые только еще более подчеркивали ее отличную фигуру и, в общем, не менее отличное телосложение. Было видно, что она должным образом подготовилась к встрече с Иваном Ивановичем, и теперь ей выпал шанс проявить себя во всей красе. Что она и не замедлила сделать. Она мягко села спиной Ивану Ивановичу на колени, оттеснив подругу и позволяя ему расстегнуть крючки у нее на корсете, в то время как Лиза сползла вниз, не переставая гладить его ноги и страстно массажировать его ступни своей тяжелой грудью.
Руки Ивана Ивановича немного тряслись, и он не сразу справился с возложенной на него задачей. Вечно с этими корсетами так! И для чего на них, скажите на милость, такое огромное количество крючков, и почему они так плохо расстегиваются? Наверное, только дамы могут дать правильный ответ, но разве же от них дождешься? Иван Иванович от напряжения скрипел зубами, играл желваками и выкатывал глаза, что твой морской окунь в момент потрошения, но все же, несмотря на все трудности, вставшие на его пути, с корсетом он справился на твердую «четверку», чем, несомненно, приобрел весомый авторитет в глазах Наташи и Лизы.
Освобожденная от сдавливающего ребра куска ткани, приобретенного за бешеные деньги в престижном бельевом магазине и бережно хранимого для подходящего случая, Наташа, однако, не позволила рукам Ивана Ивановича насладиться заслуженным отдыхом после столь трудной работы, как расстегивание корсета, и безжизненно повиснуть или, не дай бог, спрятаться в карманах халата, а нашла им более достойное применение – а именно ласково массировать ее грудь. Чем привела Ивана Ивановича в настоящий чувственный восторг и молодецкую удаль – несмотря на возникшую в мышцах усталость.
Теперь он внезапно для себя тоже оказался при деле и не простаивал, как еще минуту назад. Наташа откинулась немного вперед – так, чтобы руки Ивана Ивановича полностью распрямились, и принялась водить бедрами по его ногам – привставая и опускаясь – словно в продолжение своего так еще и не законченного эротического танца.
Фантасмагория всего происходящего под звуки музыки, громкие стоны и ласки девушек вдруг выдернули Ивана Ивановича из реальности, и он как будто провалился в свое далекое детство. На мгновение перед его глазами возникла картина циркового представления, на которое они ходили от школы. Это было в пятом классе, и это было восхитительно.
…Сначала они спускались в метро, и он держал за руку красавицу Олейникову Машу, потом долго тряслись в вагоне, где устроили настоящие петушиные бои, стараясь перещеголять друг друга перед девочками и почти не обращая внимания на строгие окрики и взгляды классной руководительницы Душевной Натальи Сумароковны. Потом строем шли по направлению к цирку, чей грандиозный купол привел маленького Ваню в настоящий восторг и вызвал в нем незабываемое предвкушение грандиозного праздника.
Их рассадили недалеко от арены, и Ваня Капитонов с замиранием сердца, пытаясь время от времени ухватить и не отпускать руку сидящей рядом с ним Маши (которая иногда вырывалась, и иногда позволяла себя завлечь и все время смеялась, глядя на Ванины старания) ждал начала представления. И вот, когда погасли яркие огни под куполом, и пара мощных прожекторов скрестила свои разноцветные лучи на появившемся на арене белогрудом конферансье, Ваня вдруг почувствовал, что в прямом смысле слова выходит из тела. Он оказался в странном состоянии. Он смотрел на все происходящее словно со стороны, его мысли текли спокойно, и эмоции как-то стушевались и поутихли. Одной своей частью он чувствовал обволакивающий его неземной покой, в то время как другая хотела куда-то бежать, громко до неистовства хлопать в ладоши и даже тут же при всех поцеловать Машу Олейникову в щеку и позвать ее замуж.
Так продолжалось довольно долго, и Ваня даже пропустил начало основного представления. Мечущиеся по сцене огни, громкий туш оркестра и прибаутки конферансье, усиленные микрофоном и разносившиеся по всему цирку, не вызывали в нем никакого отклика, и единственно, что он хотел (и хотел страстно – всем телом) – это оставаться в состоянии отстраненного созерцания всегда. Но, увы, этому не суждено было сбыться – и вдруг внезапно раз – и наваждение, такое яркое и зовущее, пропало, и Ваня вновь ощутил себя маленьким мальчиком, судорожно цепляющимся за руку такой же маленькой девочки Маши.
