Поляков переглянулся с Кулагиным. Неожиданный приезд Луки Матвеича спутал им все карты, и теперь нечего было и думать об утверждении резолюции. Оба понимали, что Цыбуля, конечно, является представителем большинства и, пользуясь положением руководителя губернского комитета и авторитетом у искровцев южного промышленного района, не допустит дискуссии о решениях съезда.
Ряшин опять задумался. «Есть ли смысл обострять недоверие к себе со стороны искровцев? Не лучше ли оставаться в тени, по крайней мере до поры, когда уедет Лука Матвеич и можно будет постепенно кооптировать в комитеты своих людей?»
И Ряшин не выступил. Не выступил и Кулагин. Лука Матвеич бегло ответил на вопросы друзей, выкурил трубку, оправил косоворотку, подпоясанную ремешком, и стал докладывать о положении дел в партии.
Леон вышел на улицу проверить посты. Вернулся он, когда Лука Матвеич уже рассказывал о том, как проходил съезд.
— Таким образом, вы видите, товарищи, что споры о первом параграфе устава не есть споры о формулировке параграфа. Это разное понимание самых основ, на которых должна строиться революционная марксистская партия, разное понимание принципов ее организации и ее деятельности. Чургин правильно сказал, на съезде вопрос стоял так: быть ли Российской социал-демократической рабочей партии действительно боевой революционной марксистской партией или быть ей собранием неустойчивых, нереволюционных, мелкобуржуазных элементов. Что говорят мартовцы? В переводе на простой язык они говорят так: понравились сегодня наши идеи человеку, согласен он материально помогать нам — значит его можно считать членом партии. Но чтобы этот человек пришел, скажем, но это нелегальное собрание и рисковал своим благополучием или по нашему заданию разбросал листовки, этого-де мы от него требовать не можем. Это, мол, пахнет военной дисциплиной, и человек может отшатнуться от нас. То есть мартовцы предлагают, чтобы члены партии были не зависимы от комитетов, от революционной дисциплины, от обязанности выполнять решения партии. Спрашивается: на что будет способна партия, состоящая из таких людей?
— А и злой же ты, парень, — сказал Поляков сидевшему возле него Леону, — Я думал, что ты меня убьешь тогда, на квартире у Кулагина.
— А я думал, что ты попадешь в полицию.
— Почему это?
— Потому, что тебя выследили тогда, и полиция обложила дом.
— Да не может быть! Но ведь я вскоре после твоего ухода поехал на вокзал и ни полицейских, ни шпиков не видел.
— Они пытались схватить меня, но я удрал, и они, очевидно, сочли, что прозевали тебя.
Поляков пожал руку Леону:
— Спасибо…
Он хотел что-то еще сказать, но Лука Матвеич прямо обратился к нему:
— И вот, товарищ Поляков, за то, что вы тут встали на путь антипартийной деятельности, на путь срыва решений съезда…
— Правильно! Именно, срыва…
— Это позор!
— За это, — продолжал Лука Матвеич, глядя на Полякова, — губернский комитет с сегодняшнего дня считается распущенным.
Поляков широко раскрыл глаза, потом снял очки, посмотрел на Луку Матвеича и наконец спросил:
— Распущен?
— Распущен.
В комнате стало тихо. Чургин и Леон смотрели на Луку Матвеича, Ряшин и Кулагин — на Полякова.
— Кем… кем распущен? — еле внятно пролепетал Кулагин.
— Мною, — сухо ответил Лука Матвеич, — как уполномоченным Центрального Комитета… Теперь я хочу сообщить всем, что меньшинство начало открытый поход против партии. Вот копия письма Мартова и Троцкого, — показал Лука Матвеич письмо. — В нем даны инструкции на места: вышибать искровцев из комитетов, подрывать доверие к центральным, выбранным съездом органам партии, расстраивать работу групп.
— Этого не может быть! Это чудовищно! — воскликнул Ряшин.
— Да, это чудовищно, потому что меньшинство встало на путь дезорганизации всей работы на местах и ревизии решений съезда. Извольте слушать, товарищ Ряшин… Мартов и Троцкий предлагают: «тормозить работу… объявить войну „ленинцам“… вести дело к захвату комитетов…» Так и написано: «к захвату». Дальше, как говорится, ехать некуда… Товарищ Ленин поручил мне сообщить низовым организациям об этих раскольнических действиях меньшинства, что я и делаю. И я думаю так: надо призвать к порядку этих зарвавшихся людей, новоявленных оппортунистов, и заставить их уважать волю съезда.
— Правильно.
— Стыдно слушать, до чего дошли! — раздались голоса.
— И послать товарищу Ленину письмо с полным одобрением его действий, — предложил Чургин.
Леон опять вышел проверить посты.
Дача пряталась в саду, в листве плюща, и была окружена кустами. Вокруг нее и вдали были расставлены постовые, и казалось, постороннему человеку попасть сюда незамеченным просто невозможно было. И, однакоже, Леон, проходя мимо кустов, услышал в них подозрительный шорох. Сказав об этом ближнему дежурному, он хотел идти прямо на шорох, но дежурный — один из шахтеров рудника — знаками дал ему понять, что и сам все сделает, и, крадучись, направился к кустам.
Вдруг оттуда кто-то выбежал. Шахтер бросился догонять его. Леон быстро вернулся в дом, негромко сказал:
— Дача выслежена.
И Лука Матвеич закончил речь:
— Товарищи, наше совещание придется перенести. Я рекомендую одобрить решения съезда и послать нашу резолюцию в «Искру». Другие предложения есть? — Он посмотрел на Полякова, Ряшина, Кулагина, но те опустили головы и молчали.
— Нет, — дружно ответили представители искровских комитетов.
— Тогда на этом мы пока и закончим.
Поляков сказал:
— Выходить через сад, в балку, и через два левых окна, к виноградникам. Живей!
Дача быстро опустела.
Возвращаться с дачи пришлось кружным путем. Лука Матвеич, прощаясь, сказал Леону и Ряшину:
— Я убежден, что у вас в Югоринске работает провокатор. Присмотритесь хорошенько к людям. Если обнаружите, уберите немедленно.
Когда Леон и Ряшин приехали в Югоринск, Зайца дома не оказалось. Не было его и в прокатном цехе, где он работал. Через два дня Заяц вернулся домой и привез на подводе много рыбы. Сам ли он был на рыбалке, или купил рыбу на базаре, проверить не было возможности.
Как-то вскоре Ткаченко и Ольга печатали листовку в погребе у Ермолаича. Когда они уходили и вытащили из отдушины в кровле подушку, на плиту что-то упало, звонко щелкнув. Они опять закрыли отдушину, засветили лампу и нашли зеленый карандаш. Потом внимательно осмотрели земляную крышу погреба и на мокрой от дождя поверхности ее заметили следы чьих-то ног. Тогда, позвав на помощь Ермолаича, они ссыпали шрифт в мешки, взяли краски, валик, плиты и все, что имело отношение к типографии, и перенесли в другое место.
Перед утром к Ермолаичу нагрянула полиция, перевернула все в погребе, выпотрошила бочки с солкой, но ничего не нашла.
Леон работал вальцовщиком в новопрокатном цехе первый день. Работа эта была знакома ему, но он отвык от нее и, хотя новый стан был механизирован, за день Леон так устал, что, казалось, у него не хватит сил выбраться из завода на бугор и дойти до квартиры.
Перед гудком к нему пришел Ермолаич и сообщил об обыске. Леон знал о зеленом карандаше от Ольги и велел подбросить его в рабочий шкаф Зайца. Помыв руки в бочке, он зашел в прокатный цех.
— Подбросили карандаш? — спросил он Ткаченко, отозвав его в сторону. — У Ермолаича была полиция.
— Не удалось пока, — ответил Ткаченко. — Но сегодня я сам подброшу.
Домой Леон возвращался вместе с Аленой. Он шел медленно и молчал, вспоминая о Зайце все, что знал, а Алена наблюдала за ним и думала: «Надо переменить квартиру. Или свой домик построить где-нибудь поблизости от завода». Она поделилась этой мыслью с Леоном.
— И тебе лучше будет — ближе ходить на работу, и свой угол будем иметь. Надоело жить в такой тесноте, — сказала она.
— Ты так говоришь, будто у тебя денег полный кошель… — улыбнулся Леон. — Подождем, эго не к спеху.
— Я у бати попрошу. Рублей пятьсот хватит на флигелек.
— Выплачивать долг трудно будет. Года два придется сидеть на одном борще.
— Придумает тоже, — обиделась Алена. — У отца родного я еще буду занимать? И так даст, не обеднеет.
— Ну, дело твое… — сказал Леон и остановился на гребне бугра: — Фу-у, ноги дрожат, как после лихорадки.
Алена тоже остановилась, окинула взглядом лощину и указала на деревья.
— Вон там хорошо бы домик поставить. От речки близко и до завода рукой подать.
Леон устало посмотрел вниз и направился в поселок.
— Потом будем выбирать…
— Новость слыхал? — спросила Алена. — Свадьба у ваших была. Степана я видела, за семьей приезжал. Рассказывает, Федька со службы пришел и сейчас же посватался к вашей Насте. Ну, перед самым постом и сыграли свадьбу.
