— Быстро…
— Да, — продолжала Алена, — а ты все в делах и в делах. Хоть бы к своим съездил.
— На рождестве побываем. Я тебе не говорил, что у нас случилось на рождество, когда я сидел? Девушку одну, курсистку, в жандармском управлении избили до смерти. Мы объявили голодовку и десять дней ничего не ели, требуя наказания виновных. Ну, виновного наказали, за это они мне еще три месяца сидеть потом накинули.
— Десять дней!.. И ты ничего не ел?
— Ни маковой росинки.
Алена вздохнула, взяла Леона под руку, прижалась к нему и печально сказала:
— Не дай бог, Лева, если с тобой опять что случится. Я не перенесу, — и, оглянувшись по сторонам, проговорила с легким укором: — А ты упрямый, страсть! Еще больше стал заниматься своими делами.
— А ты вместе со мной ходи.
Алена качнула головой.
— Нет, я на такие дела неспособная. Не тянет меня к ним.
Она сказала это без всякой злобы, и все же Леону неприятны былу ее слова. Ему стало ясно, что и теперь тяготится Алена его делами и терпит их только потому, что ничего изменить не может.
— Да, — невесело проговорил он. — А вот Варя, сестра моя, та не так смотрит на это… Ну, дело твое, Алена.
Остальной путь они шли молча, каждый занятый своими мыслями. Молча сели за стол. После обеда Леон взял томик стихотворений Некрасова и лег отдохнуть, но, прочитав страницу, уснул.
Пришла Ольга. Она была чем-то взволнована, разбудила Леона и, наклонившись к нему, тихо сказала:
— Ткаченко велел передать, что ту вещь тот человек взял.
Леон быстро оделся и ушел вместе с Ольгой.
Алена проводила их хмурым взглядом. Горько ей стало от мысли, что Ольга часто бывает с Леоном, и она в душе решила: «Любит Ольга его». Взяв книгу, она легла и стала читать, но скоро закрыла ее и устремила взгляд в потолок.
На заседании комитета все пришли к убеждению, что Заяц — провокатор. Убрать его было поручено тройке: Леону, Ряшину и Ткаченко.
Вскоре было назначено фиктивное собрание группы Кулагина.
Подождав Зайца в условленном месте, Леон и Ряшин сообщили ему, что собрание, в целях конспирации, назначено в лесу, под скалами, и увлекли его в степь.
Ткаченко шел сзади.
Выйдя за мельницу, они спустились к речке, под скалу, и остановились. Леон сказал:
— Заяц, мы узнали все. Ты подлец. Если хочешь что сказать, говори.
Заяц с ужасом вытаращил на нега глаза, взглянул на Ряшина, Ткаченко и, увидев в руках у всех револьверы, упал на колени.
— Левка, Сергей, Иван Павлович! — залепетал он, хватая всех за руки. — Родимые! Левка, сынок золотой, каюсь…
Леон сурово спросил:
— Говори: ты выдал губернский комитет? Совещание на даче?
Заяц простер к нему руки:
— Лева, все расскажу, все, только не губи…
Раздался выстрел, и Заяц упал ничком. Ноги его медленно распрямились.
Леон удивленно посмотрел на Ряшина.
— Зачем ты поторопился?
— Не мог, нервы не выдержали… Больше я такими делами не занимаюсь, — сказал Ряшин и отвернулся.
Ткаченко привязал к трупу большой камень и сбросил его в омут.
Долго ждали Леона дома. Алена, ничего не подозревая, вслух читала «Евгения Онегина». Но Ольга не слушала и сидела как на иголках. «А что, если Ткаченко не пришел, запоздал?.. А что, если Ряшин вместо Зайца убьет… Нет, нет. И что только лезет в голову! Ох, господи, почему их так долго нет?» — тревожилась она, нетерпеливо подходя то к двери, то к окну, и все прислушивалась.
Наконец Алена сказала:
— Ты какая-то странная, Ольга… Чего тебя родимчик бьет? Случилось что у вас там?
— А? Да, я… Не знаю. Просто мне нехорошо… Понимаешь? Что-то трясусь я… Леон пошел с Ряшиным, а я… я так не люблю этого Ряшина… Я ненавижу его, — скороговоркой бормотала Ольга, стоя у дверей.
Алена подошла к ней, и пытливый, недоверчивый взгляд ее встретился с неспокойным взглядом Ольги.
— Ты боишься за Леву? Значит, ты знаешь что-то?
Ольга опустила глаза и молчала.
— Леону угрожает Ряшин за его выступления против него? Ольга, да скажи хоть слово, что ты меня мучаешь? — приступила к ней Алена, беря ее за руку. И вдруг она поняла все. — Так ты его любишь? — со страхом спросила она.
Ольга подняла голову, тихо ответила:
— Да.
Алена отшатнулась от нее, гневно сверкнула своими большими глазами.
— Ты хочешь отбить у меня мужа? Да я… я задушу тебя! — воскликнула она, бросаясь на Ольгу.
Ольга отступила немного, сердито ответила:
— Алена, ты сходишь с ума. Баба ты настоящая после этого. Я не скрываю от тебя, что люблю Леона, но я не собираюсь разбивать вашу жизнь.
— Ты не должна его любить! Он мой, мой… Я слишком дорого заплатила за свою любовь, чтобы отдать его. И ты не имеешь права…
Дверь в комнату широко распахнулась, и вошел Леон.
— Вы что, ругаетесь — крик такой? — спросил он.
Ольга смотрела на него полными радости глазами и ждала его слов. Леон утвердительно кивнул головой, и она тотчас оделась и ушла, а следом за нею ушла к Горбовым и Алена.
Леон пожал плечами и, сняв бобриковый жакет, сел на скамейку возле печки покурить. «Как батя начинаю. Только тот с горя курит, что с судьбой никак не сладит, а я — что не слажу с Аленой», — подумал он и покачал головой.
В печке жарко горел уголь. Отсветы его румяными тенями падали на белую рубашку Леона, на худое задумчивое лицо. О ноги его, о сапоги, терлась головой кошка, но он не замечал ее.
На рождество Леон отправил Алену в Кундрючевку, а сам решил навестить Чургиных и поехал на шахту.
Варя встретила его упреками:
— Ну, как тебе, Лева, не стыдно? Осенью освободился из тюрьмы и до сих пор глаз не кажет… Я уже думала, опять не случилось ли что.
— Сил набирался… А где начальник?
— В город поехал, к Луке Матвеичу. А ты почему один, без Алены?
— Поехала на хутор, своих проведать… Ну, а вы тут как? Батя, Оксана не были?
— Батя сегодня уехал с мамашей — были в гостях. А Оксана тут, учительствует. К матери в Новочеркасск вчера поехала.
Леон посмотрел в окно. На улице, на крышах домов лежал снег. В окнах горел багряный отсвет заката. В палисадниках, не шевелясь, деревья держали на ветвях хрупкий покров инея, точно боялись рассыпать его, но он то здесь, то там тихо падал на землю серебристой пылью.
Варя готовила обед и рассказывала о свадьбе:
— Федька в чине каком-то пришел, в школе военной учился. Ну, батя ему условия придумал: мол, хочешь жениться на Насте, женись, но жить переходи к нам. Поругался Федька с отцом своим и перешел к нашим, вроде в приймы. Батя не нахвалится им, говорит: «Бели бы сын у меня такой уродился хозяйственный, — с самим сватом Загорулькой можно было бы богатством помериться. Ну, да теперь, мол, мы пойдем в гору непременно, у Федьки золотые руки…» Не говорит только, когда же ему придется кубарем лететь с той горы.
Леон усмехнулся. Чургин-младший, мастеривший что-то на полу, спросил:
— Мама, а кто будет летать?
— Дедушка, сынок.
— И я буду…
Леон взял малыша, поднял до потолка и поставил на ноги.
— Нет, Никита, ты очень тяжелый. Наверно, камни ешь?
— Камни никто не ест, дядя Леон. Я жареную картошку и молоко ем! — с обидой проговорил малыш.
Чургин приехал поздним вечером. Медленно войдя в комнату, он негромко сказал:
— А-а, да тут с гостями! — и, поставив на стул небольшой саквояж, протянул руку Леону. — Надолго? А я думал депешу давать тебе.
Леон вопросительно посмотрел на него, но он ничего больше не сказал и, неторопливо сняв шапку, ладонью пригладил волосы.
— Ты у Луки Матвеича был? — спросил Леон.
— Да.
— Как там дела у него?
— Дела? — переспросил Чургин и, поправив на окнах полотняные занавески, достал из саквояжа пачки листовок.
Тонкий лист газеты он молча положил на стол.
То была «Искра», номер 53.
Леон взял газету, прочитал извещение о съезде РСДРП.
— Извещение о съезде? Так поздно? — удивился он и, перевернув газету, увидел сообщение.
Изменение в редакции «Искры».
«После съезда тов. Ленин, первого ноября, выступил из редакции, оставаясь сотрудником „Искры“. Оставшийся член редакции Г. Плеханов, на основании параграфа двенадцатого устава партии, кооптировал в редакцию четырех бывших ее членов (В. Засулич, П. Аксельрода, Старовера, Л. Мартова). Таким образом, с настоящего номера „Искра“ выходит под редакцией той же коллегии, которая ею руководила в течение трех лет, за исключением выбывшего из нее тов. И. Ленина».
Леон поднял глаза на Чургина. Тот сидел на стуле и тихо барабанил пальцами, а на коленях у него сидел сын и щебетал веселым, звонким голосом, что-то рассказывая. Леон еще раз прочитал заметку и тогда только понял: Плеханов самовольно ввел в редакцию «Искры» не избранных съездом редакторов. «Искру» захватило меньшинство…
