Оксана не противилась.
Рюмин ввел ее в кабинет, усадил на диван, а сам сел напротив в кресло. «Скажу все. Сегодня надо объясниться», — подумал он, но слов для объяснения не находилось, и он спросил Оксану об отношении ее к войне.
— Это что же такое, — усмехнулась Оксана, — вы сговорились с Леоном? Тот вчера вечером донимал меня этим вопросом, теперь вы… Я считаю, что от того, что мы будем выступать против войны… солдатам не будет легче. Никому ведь не хочется умирать.
— Безусловно. Но если солдаты поймут, за что им приходится умирать, революция от этого только выиграет, — возразил Рюмин.
— Это мне понятно. Но… оставим этот разговор, Леонид Константинович.
— Можно просто: Леонид.
Оксана подумала и согласилась:
— Хорошо. Тогда и вы называйте меня просто Оксаной.
Рюмин, неторопливый, сверкающий золотом очков и пуговиц форменной тужурки, благодарно кивнул головой и сел рядом с ней на диван.
Оксана искоса оценивающим взглядом наблюдала за ним. «Эспаньолка, аккуратные усы и розовое холеное лицо. А он красив. Только неженка, видать», — подумала она и спросила:
— Леонид Константинович, вы дворянин?
— Да, — тотчас ответил Рюмин и, усмехнувшись, обернулся к ней, сверкнув очками. — А почему вас это интересует?
— Так просто.
Рюмин встал, взял со стола папиросу и, закурив, сел в кресло.
— Я понимаю вас: вам кажется странным, что я, дворянин и заместитель главного инженера крупнейшего в стране завода, являюсь в то же время и членом социал-демократической партии.
— Мне кажется странным, что вы… носите бороду, — не удержавшись, засмеялась Оксана.
— А перед кем мне молодиться?
— Я тоже вас понимаю. В Петербурге видела: как только студент становится социал-демократом — перестает бриться, а волосы зачесывает назад.
— Нет, вы не поняли меня.
Оксана удивленно подняла брови, выжидающе посмотрела на него веселыми глазами.
— Вы не поняли меня, — повторил Рюмин, стараясь не смотреть на нее. — А это началось с того самого дня, когда мы обедали вместе. Помните? Вы резали мне огурец. На глазах тогда у вас были слезы. Я понял вас, но вы не заметили во мне ничего.
Он пристально взглянул на Оксану и увидел: лицо Оксаны стало задумчиво, хмуро. «Какую тяжесть носит в груди своей эта чистая девушка? Почему она ничего не сказала об этом тогда и молчит сейчас?» — спрашивал Рюмин себя. Ему было больно за нее и влекло к ней все сильнее. Подсев к ней, он взял ее руку и молча поцеловал.
Оксана сидела, опустив голову, глубоко задумавшись. Не могла и никогда не сможет она сказать ему то, что камнем лежит у нее на сердце. А как хотелось освободиться от мучительной тяжести на душе. «Ведь не та я, не та, за которую вы принимаете меня, Леонид Константинович!» — хотелось сказать ей.
— Я люблю вас, Оксана, — вдруг услышала она твердый голос Рюмина и только теперь почувствовала тепло его руки. — Люблю и радостную, и печальную, — всякую.
Испуганно, со страхом и болью на лице, будто она виновата была перед ним, будто он изобличить ее хотел, высвободила Оксана свою руку, порывисто встала, шагнула к столу, точно убежать хотела, и закрыла лицо руками.
— Нет, нет, — качнув головой, тихо сказала она. — Нет, Леонид Константинович…
— Мы условились Леонид, — сказал Рюмин, подходя к ней.
Оксана обернулась к нему, страдальчески посмотрела на него и покачала головой.
— Нет, Леонид Константинович. Вы не можете мне этого говорить.
— Почему я не могу этого говорить, Оксана? — дрогнувшим голосом спросил Рюмин.
— Нет, нет…. Вы не должны… Молчите, молчите, Леонид, умоляю! — растерянно проговорила Оксана.
Рюмин схватил ее за руки и почувствовал, как они дрожат.
— Оксана! Я ничего не хочу знать, ничего не хочу слышать. Я прошу об одном: скажите «да». — Он привлек ее к себе и пристально посмотрел в ее глаза…
Оксана какие-то секунды колебалась. Потом решительно высвободилась из его рук и сказала:
— Не надо. После когда-нибудь, Леонид…
Рюмин опустил голову и отошел в сторону. В это время в прихожей затрещал звонок.
— Пошли, сестра, а то опоздаем! — весело крикнул с порога Леон. В руках у него был кулек из гастрономического магазина.
— Да, да, — заторопилась Оксана.
— Но мы же договорились ехать к курьерскому! — напомнил Рюмин. — Мне как раз сейчас должны подать лошадей.
Вскоре подали запряженные парой сани, и Оксана с Леоном и Рюминым поехали на вокзал.
На улице было оживленно и шумно. То и дело проносились сани с офицерами, в толпе мелькали сестры милосердия в косынках с красным крестом. В витринах магазинов были выставлены портреты царской семьи. На зданиях вывешены бело-сине-красные флаги.
По улицам ходили и горланили запасные. Городовые наблюдали за ними и только поглаживали свои пышные усы.
Леон озирался на возбужденных обывателей, на портреты царя между трехцветными флагами и хмурил брови. Наклонясь над ухом Оксаны, он тихо сказал:
— Я от всей души желаю самодержавию неудач на востоке потому, что это может открыть глаза вот этим, — кивнул он на горожан и запасных.
Оксана настороженно повела глазами по сторонам и услышала цоканье копыт бежавшей сзади лошади. И Леон услышал это и сказал Рюмину:
— Свернем в переулок.
Рюмин велел кучеру свернуть в первый же переулок, но ехавший сзади извозчик направил свою лошадь за ними. Тогда Рюмин велел остановить коней, и седок чуть не вылетел из саночек, когда извозчик резко повернул влево.
— Не умеешь сопровождать, — усмехнулся Леон, увидев Овсянникова.
— Не умею, ты перещеголял меня… Добрый вечер, Оксана!
— Виталий! — удивилась Оксана.
— Куда это вы?
— На вокзал.
— А мне можно с вами?
Оксана вопросительно посмотрела на сидевшего рядом с ней Рюмина, и тот предложил:
— Садитесь к нам. Неудобно немного, ну, в тесноте, да не в обиде.
Овсянников отпустил извозчика, сел на передок саней, и заводские кони помчались по улице, звеня бубенцами.
Овсянников всю дорогу до вокзала был весел, шутил, но когда Леон и Рюмин пошли за билетом, он стал серьезным и заговорил с грустью:
— Оксана, я знал, что вы приехали, — я живу у Горбовых, — но сдержал себя и не искал встречи с вами. Скажите, могу я на что-нибудь надеяться?
Оксана не сразу, но твердо ответила:
— Да, Виталий, вы благоразумно поступили, что не искали встречи со мной. Это не доставило бы вам удовольствия. — Увидев возвращающихся Рюмина и Леона, она подала ему руку: — Не сердитесь на меня. Останемся друзьями.
Оксана села в поезд, но в Кундрючевку не попала. Курьерский не остановился на станции Донецкой, и она проехала в Александровск.
В Кундрючевке было тихо. Возле колодцев хуторские ребята поили скот, на завалинках сидели и разговаривали деды, по улицам, по дороге важно расхаживали среди кур сердитые петухи. С бугра возле речки доносился веселый гомон детворы, катавшейся на салазках.
Нефед Мироныч, сидя на корточках у веялки, возле амбара, рассматривал очищенный на семена ячмень.
— Чертово дело: овсюг в зерно попадает. А ну, девчата, остановите веялку, — сказал он поденщицам и крикнул работнику Семке: — Семен, найди-ка там какую-нибудь полстину! Может, она поймает этого черта — овсюг!
Семка взял в сарае старую полстину. Нефед Мироныч отрезал от нее кусок, приладил его к решетам и сам насыпал ячменя в веялку. Ворс полсти задержал овсюг, и он не попал в зерно.
— А-а, паршивец, поймался? Давайте теперь, девчата, веселей крутите, — обрадовался Нефед Мироныч.
Зайдя в амбар, он проверил щупом, не согрелась ли пшеница, осмотрел пол, — нет ли мышиных нор, и, выйдя во двор, взглянул на небо.
В небе светилось яркое солнце, на земле все сверкало и слепило глаза от снега. «Пора обедать, а мать что-то не зовет», — подумал Нефед Мироныч и грузно зашагал к дому.
По двору ходили гуси, утки, куры, у длинного корыта бабка кормила свиней и била их палкой, чтобы не мешали друг другу есть.
Нефед Мироныч подошел, присел на корточки возле молодого кабана и стал почесывать ему за ухом.
И в это время на колокольне ударили в большой колокол, и он забился гулким, недобрым звоном. Нефед Мироныч испуганно оглянулся по сторонам: не пожар ли где? Но нигде ничего не было видно, и он заторопился к воротам.
Во двор, распахнув калитку, вбежал посыльный из правления.
— Война!.. Скорей к атаману! — истошно крикнул он и исчез.
Нефед Мироныч взглянул в сторону церкви. Там всё били в колокол. Низкий звон его тревожным гулом катился над хутором, над тихими улицами, выгонял кундрючевцев из хат, и они опрометью бежали к правлению.
