чего-нибудь выкинет…
— Думаю, не труднее, а как раз легче. Стыков заводила в экипаже, матросы уважают его. И недаром. Вот говоришь «надо бороться», но как ты представляешь себе эту борьбу в отличие от той, которую мы давно уже ведем? Заметь, другие экипажи отнюдь не хуже нашего, и они тоже не прочь выбраться на первое место. Есть у тебя конкретные предложения, как именно сдвинуть дело? Без громких фраз.
— Кое-что, допустим, есть. Но об этом лучше подумать сообща.
— Вот видишь! При всей твоей энергии один ты ничего сделать не сможешь. Надо, чтобы все этого захотели так же сильно, как и ты сам. Тогда дело пойдет. Зажги морячков своей страстью. Но прежде заставь их поверить тебе, полюбить тебя.
— Я не девица, чтобы кому-то нравиться, друг мой Семенище. У нас боевой корабль, а не танцевальная площадка.
— Ты, друже, просто отвык ладить с людьми. Если все мы не найдем общий язык, ничего у нас не получится. Больших высот не достигнем.
Подъем кончился. Дорога потянулась по краю высоченного откоса, густо поросшего кустарником и невысокими кривыми березками. Семен остановился и широко повел подле себя рукой, приглашая Захара полюбоваться открывшимся видом. Необозримая водная гладь, начинаясь где-то внизу, у берегового уреза, постепенно выгибалась до самого горизонта огромной голубовато-пепельной полусферой, перехваченной посередине дрожащим оранжево-медным шлейфом, который оставляло на воде заходящее солнце.
Пугачев неожиданно распахнул руки, полуприсел, будто собирался кого-то ловить, и устремился по склону холма вниз. Вскоре он потонул в зарослях можжевельника.
— Иди-ка сюда, Захар! — послышалось из кустов.
— Вот еще, нашел забаву, — недовольно проворчал Захар, но все-таки начал спускаться на голос друга, путаясь ногами в траве.
Семена он отыскал на дне большой, полузаросшей сорняком ямы. Тот, сидя на корточках, пробовал затолкать в пилотку ощетинившегося иголками ежа. Когда наконец это сделать удалось, Пугачев поднялся и торжествующе показал зверька приятелю.
— Как, хорош?
— Просто красавец, — согласился Захар. — Чего у нас на корабле не хватает, так это зверинца.
— Это ж для Кирюшки, — пояснил Семен. — А рад будет… — Он закрыл глаза и покрутил головой, как бы предвкушая то удовольствие, которое сын получит от его подарка.
— Наверняка обрадуется, — согласился Захар. — Давай по такому случаю закурим, что ли?
Они уселись на сухом мягком мху возле ямы. Ледорубов достал сигареты. Закурили.
— Знаешь, о чем я думаю? — Семен, глядя на море, мечтательно улыбнулся. — Как выйду на пенсию, непременно приеду на этот остров жить. Вот на этом самом месте поставлю добротную бревенчатую пятистенку…
— А сможешь? — усомнился Захар.
— Как-нибудь вместе с братьями осилим. — Пугачев упрямо тряхнул головой. — Они у меня оба мастера́ на все руки — что печники, что плотники…
— Ты это серьезно?
— А почему бы и нет? — размечтался Семен. — Ты только представь… Рано утречком встаю, а в окошко море глядит. Где-то на задворках кричит петух, куры кудахчут. Мы с Ириной уже старенькие, весь день — в трудах праведных. Она по хозяйству хлопочет, я пишу мемуары, а в сумерки вместе садимся на террасе пить чай. На столе шумит самовар, в море синим-синё, и где-то далеко горят огни кораблей, которые проходят мимо нашего острова. Кирюшка наш, разумеется, будет к тому времени служить на флоте. Мы же станем, как полагается, ждать от сынка писем да считать денечки, оставшиеся до его очередного отпуска. И не нужно нам ни большого города, ни шумной жизни… Как находишь, а?..
— Скучновато вам будет, — отозвался Захар. — Единственный поселок и тот за два километра отсюда.
— Это ничего, — продолжал Семей в такой убежденностью, будто и впрямь собирался построить здесь дом. — Уж больно место подходящее. Даже яму под фундамент рыть не надо.
— Нет, совсем неподходящее, — возразил Захар, оглядывая местность и чему-то ухмыляясь.
— Ты никогда не любил мечтать. — Семен с сожалением покачал головой. — Рационализм без фантазии мозги сушит.
— Может быть, — бесстрастно согласился Ледорубов, — но есть вещи, которые вызывают во мне весьма неприятные ассоциации. Лично я не стал бы жить именно там, где мог бы лежать под фанерным обелиском…
— Ты мне об этом ничего не говорил…
— Возможно. Просто вспоминать не хотелось. А случай, собственно, вот какой… На этом самом острове довелось мне побывать первый раз еще лет пятнадцати от роду. Как помнишь, тогда учился я в нахимовском. Веселое, беззаботное время… Романтика, мечты… После девятого класса направили всех нас на летнюю практику. Распределили по кораблям. Я попал на сторожевой катер. Как-то раз возвращались мы с дозора в свою базу. Разыгрался шторм. Кэп решил переждать его вот на этом острове. Ошвартовались у пирса и пошли всей командой на береговой пост, где собирались после ужина показывать кино. А дело было где-то после войны. Вдоль всей дороги тянулась колючая проволока. За ней по всему склону — окопы, блиндажи. Я же парень себе на уме был. Как же так, думаю, пройти мимо и ничего не обследовать?.. Потихоньку отстал от команды и — шасть под проволоку. Вижу — передо мной какой-то бревенчатый блиндаж. Вошел. Через широкую амбразуру открывался отличный обзор по всему склону. Я на море полюбовался и слышу — боцман зовет меня. Пора отчаливать. И тут на столе, что в углу стоял, заметил маленький браунинг. От радости я чуть не подпрыгнул. Хотел было к нему руку протянуть, а боцман сзади хвать меня за воротник. Дал такого пинка, что я пулей в дверь вылетел. Мне это показалось обидно. Потер ушибленное место и вернулся, чтобы перед боцманом «права качать». Вижу, стоит он на четвереньках и, чуть дыша, привязывает к браунингу бечевку. Догадался я, в чем тут дело… Потом спрятались мы в окопчике. Боцман дернул за конец бечевки, и дрогнула под нами земля. «Понял, что с тобой могло быть?» — спрашивает меня боцман. «Понял», — отвечаю. «Толковый парень», — похвалил боцман и… дал мне наряд вне очереди.
— Пожадничал боцман, — сказал Захар. — Я бы тебе пяти нарядов за это не пожалел. А все равно, Семенище, место неподходящее. Построишь здесь дом — я и в гости к тебе не приеду.
