Подошли Щелоков, Данила Подгорный и трое рабочих. Все были с ружьями, с боеприпасами, с охотничьими сетками. Рюмина окружили, засыпали вопросами, но Ткаченко так строго посмотрел на всех, что сразу наступила тишина и каждый поспешил удалиться.
И Рюмин опять почувствовал себя униженным, но подавил в себе обиду и спросил:
— Завод работает?
— Вчера начал. Локаут был у нас.
— Снят?
— Сняли, явочным порядком.
— Леон в городе?
Ткаченко промолчал.
Рюмин поправил очки, стряхнул с форменной шипели снежинки и, попрощавшись, ушел. А Ткаченко посмотрел ему вслед, вздохнул и, увидев вышедших из магазина черносотенцев с ружьями в руках, сделал на портсигаре еще две черточки. «Десять человек, десять ружей, двадцать стволов. Здорово, черти, раскупают», — подумал он.
Чувство стыда и досады охватило Рюмина, и ему уже не хотелось идти к Леону. «Все равно не поверят, не поймут, не примут. А я ехал к своим близким, к друзьям», — думал он и уже раскаивался, что вернулся в Югоринск. До этого он все время был в Петербурге, дома. Отец, министерский чиновник, к его изумлению, не корил его, узнав о революционной работе, а брат сказал насмешливо: «Значит, струсил? Напрасно. Сейчас в оппозиции находятся даже такие люди, как князь Мещерский, Трубецкой, даже Святополк-Мирский».
В столице революционные события захватывали все слои интеллигенции, а социал-демократ инженер Рюмин не находил места и занятия. Целыми днями он бродил по берегу Невы, где когда-то гулял со студентами-друзьями, и, как и тогда, думал о том, что делать. Мысль о том, что он стал дезертиром в самый решающий момент революции, стала непереносимой. Он пошел в Петербургский совет и встретил там Луку Матвеича.
И вот он приехал в Югоринск и блуждал по городу, не решаясь идти в Совет, к Леону. Так, исколесив несколько улиц, Рюмин пришел к начальнику доменного цеха и попросил работы.
— Надеюсь, поливать чугун не будем? — шутливо спросил начальник цеха.
— Не будем, — ответил Рюмин. — Если директор не пожелает, разумеется.
— О, директор стал теперь шелковый!
Рюмин оформил поступление и пошел к Леону.
Возле здания чайной было людно и шумно. Слышались бойкие голоса подростков, носивших подмышкой газеты.
— Самые последние новости!
— Статья Ленина про революцию!
— Свежий «Бюллетень» Совета! — выкрикивали они, размахивая газетами.
Рабочие покупали газеты, «Бюллетень», платили деньги и не брали сдачи.
— В фонд Совета пущай идут, — говорили они.
Ткаченко, держа в руках газету, стоял в кругу рабочих и громко читал:
— «Развязка приближается. Новое политическое положение обрисовывается с поразительной, только революционным эпохам свойственной, быстротой. Правительство стало уступать на словах и начало тотчас готовить наступление на деле. За обещаниями конституции последовали самые дикие и безобразные насилия как бы нарочито для того, чтобы еще нагляднее представить народу все реальное значение реальной власти самодержавия. Противоречие между посулами, словами, бумажками и — действительностью стало бесконечно ощутительнее. События стали давать великолепное подтверждение той истине, о которой мы давно уже твердили и всегда будем твердить читателям: пока не свергнута фактическая власть царизма, до тех пор все его уступки., вплоть даже до „учредительного“ собрания, — один призрак, мираж, отвод глаз».
— Отвод глаз — истинные слова.
— Это кто же так пишет?
— Ленин.
— Зоркий. Из-за границы все видит, — раздавались одобрительные голоса.
Поодаль, в толпе, дед Струков, водрузив очки на нос, читал Ивану Гордеичу:
— «Революция гремит! Поднялся революционный народ России и окружил царское правительство, чтобы штурмовать его! Развеваются красные знамена, строятся баррикады, народ берется за оружие и штурмует государственные учреждения. Вновь раздался клич храбрых, вновь зазвучала затихшая жизнь. Корабль революции поднял паруса и понесся к свободе. Этот корабль ведет российский пролетариат». То есть, значитца, мы ведем этот корабль, рабочие. Вот она, какая сила мы с тобой, брат! — разъяснял дед Струков прочитанное.
Рюмин купил «Бюллетень», быстро пробежал глазами воззвание «Ко всем рабочим», которое читал дед Струков, увидел внизу подпись «Тифлисский комитет».
К зданию чайной подъезжала подвода с ящиками, а впереди шел тонкий смуглый человек с небольшими усами и хозяйски важно говорил:
— Разойдись с дороги, друзья мои! Совету тоже надо кушать апельсины.
Это был Вано Леонидзе.
В глубине большого зала, окутанный табачным дымом, за столом стоял Леон и говорил:
— Таким образом, по постановлению Совета рабочие пришли на завод и заняли свои места. Капиталист отступил, завод начал работать. Победили мы. Но это частичная победа, товарищи!
Рюмин вошел в зал, окинул присутствующих любопытным взглядом. «Человек пятьсот, не меньше. И почти у всех газеты. Молодцы, друзья», — подумал он.
А Леон горячо, как всегда, продолжал:
— Наши вожди поэтому и говорят: путь к окончательной нашей победе — это решительная, отчаянная схватка с самодержавием и всеми темными силами. Организация своей, рабочей революционной армии в процессе этой схватки. Демократическая диктатура революционного пролетариата и крестьянства в виде революционного Временного правительства. Наконец Учредительное собрание, созванное на основе всеобщих, прямых, равных и тайных выборов. Вот те этапы, которые нам придется пройти в этой революции.
— Вот именно: придется пройти. А пока мы их пройдем, — много воды утечет, — раздался голос Кулагина.
— Неверно, — возразил ему гулкий голос каталя Герасима. — Тут вот, в газете, ясно сказано: мол, развязка борьбы с самодержавием уже близится и, мол, победа народа недалека.
— Да, так пишут заграничные лидеры. Но нам-то здесь виднее, как что и куда идет, — важно ответил Кулагин.
И тогда Рюмин громко сказал:
— Верно говорит Герасим Петрович… Разрешите мне сказать? — И, подойдя к столу президиума и распахнув шинель, он снял фуражку и заговорил взволнованно, громко:
— Товарищи, граждане Югоринска! Не слушайте меньшевиков! Революция одержала новые победы. Петербургский совет принял постановление о введении восьмичасового рабочего дня. Трепов ушел в отставку. В Финляндии создан Совет народных депутатов. Восстал Кронштадт… Наконец могу сообщить вам: из-за границы в Россию возвратился вождь Российской социал-демократической рабочей партии, вождь пролетариата, товарищ Ленин!
В зале, как волны прибоя, загремели аплодисменты и слились с восторженными голосами.
Леон подошел к Рюмину и сказал, аплодируя:
— Спасибо за добрые вести, Леонид Константиныч. Что сказать о вашем приезде партийной организации?
— Скажите, что член партии Рюмин готов выполнить любое задание организации, — дрожа от волнения, ответил Рюмин.
— Назад не повернешь, Леонид? — спросил Леон.
— На предательство я не способен, Леон.
Леон пожал ему руку и сказал:
— Продолжай… Кстати, подумай и сегодня же доложишь на комитете свои соображения об изготовлении на заводе бомб и холодного оружия.
На заседании комитета Вихряй и Вано Леонидзе доложили, сколько и какого оружия они привезли с Кавказа и сколько предполагают привезти еще. Ткаченко сообщил, что для боевых дружин пока куплено двадцать семь охотничьих ружей и пять пудов пороха и дроби и что черносотенцы купили за день пятнадцать ружей. По его же подсчетам у рабочих завода — охотников — имелось около ста ружей.
Леон записал цифры и заговорил, хмуря брови:
— Да, товарищи, неважные дела у нас, оказывается. Против сотни атаманцев и двухсот полицейских нам надо иметь не менее трехсот единиц оружия всякого рода. Триста единиц, — повторил он, не поднимая глаз, будто что-то подсчитывая, и продолжал: — предположим, что Вихряй и Вано раздобудут еще три-четыре ящика винтовок и маузеров…
Вихряй переглянулся с Вано Леонидзе и качнул головой, как бы говоря: «Легко сказать: раздобыть четыре ящика винтовок и маузеров! Как будто они на дороге валяются». Но Вано усмехнулся и подмигнул, как бы отвечая: «Ничего, раздобудем, дорогой мой».
— Предположим далее, что Лавренев, как организатор боевых дружин, и Ткаченко, как охотник, — продолжал Леон, словно разговаривал сам с собой, — обойдут здесь, в городе, всех охотников и заполучат еще хоть с полсотни ружей.
Теперь Лавренев и Ткаченко переглянулись, нелегкая задача!
Леон, медленно записывая в книжечку цифры, продолжал:. — Предположим далее, что Щелоков с ребятами сделает несколько набегов на полицейских, обезоружит их и добудет с десяток револьверов…
