Чургин указал в сторону полиции, а Якову показалось, что вот-вот рука Чургина протянется еще немного и схватит его за шиворот.
— А вы подойдите, гражданин Загородный, если вы потеряли и зрение и чутье, к полиции, и она поможет узнать, есть ли еще у нас самодержавие, — говорил Чургин. — Монарх Романов был и есть самодержавный царь и никому своей власти передавать не собирается. Кто утверждает противное, тот обманывает народ. Поэтому мы, социал-демократы — большевики, говорим: самодержавия не будет тогда, когда народ вооружится и свергнет его. Победу нам даст только вооруженное восстание…
— Не выйдет, господин оратор!
— А мы попробуем, господин пристав!
— Выйдет, выйдет, Илья Гаврилович! С ветерком выйдет! — кричали шахтеры.
— Вскачь-то и ногу можно поломать!
— Лучше на одной ноге стоять свободно, гражданин Загородный, чем при двух, ползать на животе.
— Долой полицию!
— Долой самодержавие!
— Тише, господа, за такие речи можно ответить…
Полиция стояла неподвижно, наблюдая, и лишь черносотенцы шныряли в толпе.
Неожиданно за спиной Оксаны раздался яростный бас, точно рычал кто:
— Да уйди, добром говорю, не то я из тебя котлету сделаю!
— Ты? Из меня? Ах ты, гадюка благородная! Да я тебя… — схватил высокий шахтер Якова за грудь.
— Недайвоз! Яков! — бросилась разнимать их Оксана.
Недайвоз удивленно посмотрел на нее. потом на Якова и спросил у Оксаны:
— Ты его знаешь, сеструшка?.. Счастье твое, господин хороший. Я б тебе голову отвинтил и ноги впридачу выдернул.
— А это как пришлось бы! До сих пор я отвинчивал.
— Ничего, с этих пор ты б у меня отвинтился.
— Да перестаньте вы наконец! — сказала Оксана, и, отойдя с Яковом в сторону, раздраженно спросила: — Ты зачем здесь?
— Я шел к тебе, а этот дурак меня не пускал, — ответил Яков. — Мне надо поговорить с тобой.
— Нам не о чем говорить, Яков. Я все сказала. Между нами ничего не может быть общего.
— Твое решение окончательно?
— Да.
— И ты не хочешь выслушать меня? Я сам порвал со своими из-за этого.
— Но я-то порвала с тобой потому, что мы люди противоположных взглядов.
— Оксана, я могу бросить все, и между нами не будет ничего противоположного.
— Оставь свои лисьи приемы, Яков… Прощай, — сказала Оксана и пошла к трибуне.
Яков выбрался из толпы и стал ждать окончания митинга. Черные думы обуревали его. Он видел: Оксана ушла от него навсегда, ушла, конечно же, под влиянием Чургина. И решил: будь что будет, а настала пора свести счеты. «Чургина надо убрать с пути. Все равно Оксана для меня потеряна в любом случае», — подумал он и запустил руку в карман. Но потом оглянулся по сторонам, заметил каких-то молодцов и подозвал одного.
— Ты знаешь вон того, высокого? — спросил Яков.
— Чургина? Мы все его знаем, да толку мало. За ним все идут, — ответил молодец.
— Я даю тысячу рублей, а ты сам знаешь, что деньги зарабатывают, — пошел Яков напрямую, поняв, с кем имеет дело.
Молодец подумал, подозвал друзей и стал с ними советоваться, а потом вернулся к Якову и условился относительно получения денег.
После митинга, Чургин, увидев Якова, подошел к нему.
— Здравствуйте, господин Загорулькин. Что это вы здесь делаете?
— А-а, Илья Гаврилович! — рассеянно произнес Яков.
И в это время из-за штабеля леса выбежали черносотенцы. Один из них взмахнул рукой.
— Илья! — испуганно вскрикнула Оксана.
Чургин оглянулся и в ту же секунду упал на колени, а потом схватил нападавшего за ноги, поднялся и, как бревном взмахнув им над головой, швырнул в толпу черносотенцев. В это время другой черносотенец занес над Чургиным кулак с кастетом.
Яков выхватил револьвер, выстрелил в Чургина, но промахнулся и убил черносотенца.
— Как? И ты? А-а, — сволочь! — набросились на него черносотенцы, но он выстрелил еще раз, а потом все смешалось.
— Бей их, гадов!
— Круши черную банду! — метался в толпе Недайвоз, и кулак его, как обух, опускался на головы черносотенцев.
Раздались свистки полиции, над головами замелькали лампы, обушки, и все зашумело и замелькало перед Яковом, как в водовороте.
Чургин посмотрел на труп и спросил:
— Это кто же его?
— Я.
— Благодарю вас, Яков Нефедович, — сказал Чургин и хотел еще что-то сказать, но его окружили рабочие.
Яков подумал: «Промазал, черт меня возьми», — и, поправив шапку, пошел прочь. А когда он отошел немного, его настиг один из черносотенцев и воткнул ему нож в спину.
— Якова убили! — вскрикнула Оксана…
Россия переживала великие потрясения.
В городах останавливались заводы и фабрики, возникали Советы депутатов рабочих, происходили столкновения народа с войсками.
В селах создавались революционно-крестьянские комитеты, пылали имения, захватывались земли помещиков.
Во флоте восстали крейсер «Очаков», контрминоносец «Свирепый», минный заградитель «Буг», и восставшие матросы потребовали ст правительства созыва Учредительного собрания.
В Воронеже и Курске, в Тифлисе и Владивостоке, в Минске и Иркутске, в Сухуме и Бобруйске — по всей стране вспыхивали волнения среди солдат, избирались военные комитеты.
В Закавказье, в Терской области, рабочие сражались на баррикадах с войсками. В Финляндии, в Сибири восставшие останавливали движение на железных дорогах, захватывали вокзалы.
Самодержавие шаталось, как гнилое дерево, и огрызалось, как затравленный зверь. Оно опубликовало манифест о даровании «свободы» и приказало войскам «холостых залпов не делать и патронов не жалеть». Оно поручило графу Витте сформировать представительный кабинет и расстреляло солдат в Ташкенте. Оно издавало указы о сложении выкупных платежей за землю и послало генерал-адъютантов усмирять мужиков Тамбовской, Черниговской, Саратовской губерний «в видах водворения общественного порядка и спокойствия». Оно хитрило, лицемерило, обманывало народы России, натравливало их друг на друга, организовывало черные сотни, избивало демонстрантов и просило кайзера Германии скорее придвинуть немецкие войска к русской границе.
Но все было тщетно. Над Россией бушевала великая очистительная гроза революции.
В Югоринске каждый день создавались новые профессиональные союзы, каждый день происходили собрания и не хватало помещений для митингов. Только что состоялось учредительное собрание профессионального союза металлургов, в который сразу записалось более двух тысяч человек, как возник «Союз учителей», потом «Союз почтово-телеграфных служащих». Вскоре железнодорожники создали свой профессиональный союз, парикмахеры объявили о создании «Союза парикмахеров», владельцы магазинов организовали «Союз мелких и средних торговцев», хозяева небольших предприятий создали «Корпорацию самостоятельных хозяев».
Но силы реакции тоже не бездействовали… Полицмейстер стал спешно вербовать всякий сброд в «Союз русского народа» и создавать черные банды.
Происходило открытое размежевание сил. Каждая сторона готовилась к чему-то важному и решительному, торопилась, словно боялась упустить момент. И каждая сторона следила за противником.
Рюмин шел по городу и с любопытством посматривал по сторонам. На улицах слышались разговоры о собраниях, о событиях, о Югоринском совете.
Возле оружейного магазина было особенно оживленно. Какой-то охотник показывал только что купленное ружье крупному человеку в желтом кепи. Подойдя ближе, Рюмин узнал Ткаченко.
— Чок и чок-бор, кучность будет отличная, — говорил он, засматривая в стволы.
Из магазина вышли два молодца с ружьями подмышкой и боеприпасами в руках. Ткаченко спросил у них:
— Бернардт?
Молодчики переглянулись, посмотрели на свои ружья с длинными, как бы витыми стволами и пошли.
— Бернат, — ответил один из них.
Ткаченко достал из кармана портсигар, взял папиросу, а на крышке портсигара поставил две черточки.
— Санкюлоты, «золотая рота», а попросту — босота, — проговорил он.
Рюмин стоял позади него и думал: «Так. Черносотенцы водружаются, а члены комитета только записывают, сколько чего куплено». В это время один из рабочих, вышедших из магазина с ружьями, радостно окликнул его:
— Леонид Константинович! Какими судьбами?
Ткаченко обернулся и удивленно, но холодно спросил:
— Господин Рюмин?
Рюмин почувствовал себя так, как если бы ему дали пощечину, но стерпел и протянул ему руку.
— Здравствуйте… Я думал, вы только регистрируете чужие покупки, а вы, оказывается…
