– Потому, мой любезный коллега, что голубь способен только на непорочное зачатье! Поэтому вы любите голубей!
– Не кощунствуйте! – полицейский становится на колени, и каждый может его пнуть.
Никто не отказывается.
– В вас говорит бессилие, – поднимает его с колен женщина-полицейский.
– Что?! Я старше вас по званию!
– Пока вас не оскорбишь, вы на меня и не посмотрите! Я знаю, вас зовут Эдит.
– Это фамилия, просто фамилия, а зовут меня Этиоклом.
– Не отвлекайтесь, коллега. Давайте лучше поговорим о том, зачем нас вызвали в участок, ведь наше дежурство только завтра, – женщина-полицейский смотрит на Этиокла Эдита холодно и расчетливо. Видно, что она оскорблена.
– Ожидались беспорядки. На Ближнем Востоке взрывоопасная обстановка, – рапортует тот, хотя женщина-полицейский более низкого звания.
– Но мы же не на Ближнем Востоке, – прищуривается она.
– Мы – нет, но они очень остро на все реагируют.
– Кто?
– И те и другие.
– Что же делать?
– Делать ничего не нужно, просто надо быть начеку.
– А если начнутся все-таки беспорядки?
– Если начнутся все-таки беспорядки, мы все равно ничего не сможем сделать.
– Зачем же мы пришли?
– Чтобы потом не говорили, что беспорядки нас застали врасплох. А вы, – вспоминает полицейский о посетителях, – идите домой.
– Но баклан меня преследует! – стонет Олимпия: у нее нет больше слез, и она даже не пытается заплакать.
– Значит, вы кому-то нужны на этой земле! – простирает к небу земляничные руки женщина-полицейский.
– А тебе я разве не нужна, Януарий? – молит жена.
– Не нужна! Идем домой, мы здесь всем надоели!
И они уходят. Полицейские смотрят в окно на заржавленные рельсы, ждут. Но пара так и не выходит из дверей участка, наверное, затаилась где-то в здании, спряталась и ждет неизвестно чего.
– Ушли. Мы совсем одни в этом мире, – говорит женщина-полицейский. – Я вам сознаюсь, коллега Этиокл Эдит, мне иногда кажется, что мой ворон вовсе не сильный мужчина, а просто святой. Как голубь. Он ведь живет над церковью. Прямо на кресте. А ко мне только прилетает. Ходит, заложив руки за спину, по двору. Рукава обтрепаны до самых перьев.
– Не плачьте. А котенок? Он же выклевал ему глаз?
– Как я могла забыть! Конечно, выклевал. Как я могла усомниться в его любви! Какая глупость!
– Пойдемте посмотрим, не начались ли беспорядки. А то дежурство скоро закончится.
– Пойдемте, а то мне нужно к котенку, он ведь болеет. Но в нашей ветеринарной клинике обещали ему сделать такой искусственный глаз – сова позавидует!
– Лучше бы мы остались дома. У нас дома всегда есть хорошая еда. У нас в холодильнике есть свиная нарезка, сосиски, копченая колбаса, – говорит жена мужу, который идет за ней из комнаты в комнату чужой квартиры; все комнаты пусты; входная дверь была распахнута, вот они и зашли, и кто их осудит за это?
– Зачем же мы пришли, я не хотел идти, зачем это вообще ходить в гости? – бормочет муж, подхватывая жену, когда она цепляется каблуком за коврик в ванной.
– Это не считая полноценного обеда, – оборачивается она к нему. – У нас есть овощной суп, отбивные и цветная капуста в сухарях.
– Я вообще считаю, что ходить в гости к любовникам, когда они женатые к тому же люди, и сами мы тоже женаты, – просто неприлично, – сообщает муж.
– А сыр? Всегда у нас есть просто обезжиренный сыр, потом рокфор в двух всегда вариантах – зеленый и синий, а кроме того, есть еще жареный сулугуни, – продолжает жена.
– Их нигде нет. Они, может быть, просто посмеяться над нами хотели…
На лице жены отражается удивление, моментально переходящее в согласие:
– И самая обычная селедка у нас тоже есть с вареной картошкой.
Муж подходит к платяному шкафу и распахивает дверцы, ловко ковырнув ногтем лунку для маленького ключа, который все равно потерян.
– Я так и знал! Вот в чем дело: у них тут маленький ребенок, совсем крохотный.
– Перестань, – вздыхает жена, – это истерическое.
– Неужели?
– Бывает истерическая беременность. Женщина не может забеременеть, а муж иначе ее бросит, и у нее начинается истерическая беременность.
– А ребенок?
– А ребенка нет.
– Я тебе говорю, в шкафу у них ребенок! – Он вынимает из шкафа плачущий сверток и протягивает ей.
– Тебе кажется. – Она мягко забирает у него ребенка и кладет на место.
– Если бы так, я бы обратился к психиатру.
– А ты не обратился?
– Нет!
– Никогда не лги мне! – Жена подходит и дает ему пощечину. – Я – психиатр, и ты ко мне обратился.
Она ничего не может с собой поделать и, раз начав, продолжает его бить.
– Тогда давай хотя бы поедем на дачу, – молит муж.
– Ах, на дачу?!
– Я хочу вырастить собственную кинзу!
– Ты невыносим, – бьет его жена, страдая куда больше, чем он, и плачет навзрыд.
И он говорит ей, не уклоняясь от ударов:
– Укроп хочу вырастить, петрушечку, сельдерюшечку.
– Ты даже в гости не можешь нормально сходить!
– И салатик, и зеленый лук…
– Счастье еще, что я не родила тебе ребенка.
Муж хватает ее, наконец, за руки:
– Психиатр называется! Именно что родила.
– Да?
– Конечно!
– Мальчика или девочку?
– Это ведь наше дитя, и мы его обязаны любить, будь оно хоть мальчиком, хоть девочкой.
– Как ты прав, как ты прав! Это все баклан. Баклан. Мой поклонник. Он похож на карлика. Он меня ко всем ревнует. Даже к тебе. Хватает тебя за рукав и не дает пройти. Однажды потянул тебя за рукав так сильно, что ты наклонился, и он ударил тебя по голове клювом. Мне было страшно думать, что я рожаю от него, так страшно, что я вытеснила этот факт в подсознание.
– Господи, – теперь плачет и муж, – зачем мы отказались от нашего ребеночка! Мы оба думали, что он от баклана, от карлика, а все зависит от воспитания!
И они долго рыдают, обнявшись, в чужой квартире, в чужом городе, в чужом мире.
Как только Симочка Ветрова начинает говорить, Георгий Абрютин дает себе слово не отвечать. Выдержать хотя бы на этот раз.
– Мне пора, – говорит Симочка Ветрова и обводит темным карандашом губы, чтобы светлая помада легла ровно и красиво внутри обводки. – Я иду на митинг в защиту эвтаназии. Все наши раковые корпуса идут на митинг. И хосписы. И все калеки. И безногие, и безрукие, и слепые, и брошенные дети.
Георгий молчит.
– И разлюбленные жены, и дебилы, и дети алкоголиков.
Георгий молчит.
– И все, кто просто хотят отомстить. За что ты меня разлюбил? За что?
Георгий молчит.
Симочка Ветрова подходит вплотную к его креслу, где он покойно читает газету; Симочка Ветрова включает мобильный телефон на громкую связь и набирает номер.
– «Скорая»? Скажите, можно сделать эвтаназию вне очереди?
– Как вам сказать, – отвечает Симочке Ветровой некто. – Сегодня у нас нет натуральной цикуты, есть только венгерский аналог. Он прошел пока только стендовые испытания…
– Как это стендовые? – Симочке Ветровой неудобно накладывать тональный крем одной рукой, и телефон то и дело выскальзывает и падает на ковер, потому что она не может удержать его между маленьким своим ушком и хрупким плечиком. – Его на ком-нибудь пробовали?
– Пока нет, – и слышно, как некто затягивается и выпускает дым, хотя в больницах курить запрещено, – но если вам срочно…
– Цикута проверена веками, она убивает моментально, а ваш венгерский аналог, может быть, только мучиться заставит… Тоже мне эвтаназия – легкая смерть, – Симочке Ветровой осталось только чуть-чуть тронуть щеки румянами.
– Да, в нашей работе есть свои издержки, – некто тушит окурок и прихлебывает из кружки кофе – черный, как грифель. – Зато у нас прекрасное бюро ритуальных услуг «Ромео и Джульетта». Для тех, кто любит погорячее – крематорий.
– Отстаньте…
– Дымом из трубы вы вылетаете прямо в царство небесное.
– Если оно есть…
– Разумеется, есть.
– А…
– Отвечаю!
И некто нагло бросает трубку.
Симочка Ветрова тоже кладет трубку. Георгий Абрютин сидит по-прежнему в кресле и читает газету. Он верит, что сегодня он выдержит.
Симочка Ветрова выходит на балкон и зовет его:
– Смотри! Под твоим балконом стоит толпа нелюбимых, толпа никому не нужных. Мы жмемся друг к другу и раскачиваемся, потому что мы никому не нужны.
С балкона Симочка Ветрова не возвращается, а куда девалась – неизвестно. Георгий Абрютин тоже уходит и не видит, как в распахнутую дверь квартиры входят врачи. Врач-мужчина и врач-женщина.
– Смотрите, вызвали «скорую помощь», а никого нет! – оглядывается по сторонам врач-женщина. – Подождем.
– Знаете, коллега, – располагается в кресле врач-мужчина, – мне сегодня привели на прием баклана. Он в лапке зажал обручальное кольцо, и невозможно было разжать. Дама, пришедшая с ним, так кричала…
– Странно! – поводит плечом женщина.
