– Ну что, как там на ГСМ? – спросил Арбузов, усаживаясь рядом с Дробышевым и ставя свой поднос с едой.
– Нормально, – ответил Сергей, хлебая из голубой пластмассовой тарелки суп.
– А я у Вербина в санчасти сёдня был. Похож, косит с-сука. Я ему сказал: «Короче, Вербин, сегодня вечером я наблюдаю тебя в роте, а то там Дробь с Вдовой на ГСМ пашут в две хари и совсем загнулись, тем более с Рыжим. Так что, говорю, давай… Если сегодня вечером, не будешь в роте, вешайся!».
– А как он там?
– Лафу гоняет. Иду, значит, сегодня. Смотрю – в курилке сидит, с медсестрой какой-то... Конфетами давится, сука.
– Слушай, Витёк, тут такое дело…
Пока Арбузов обедал, Дробышев рассказал ему про сегодняшнюю «непонятку» с Лебедько.
– Да…– сказал Арбузов, ставя на поднос стакан из-под компота. – Как говорит наш старшина, погано дило. Похоже, нам с тобой сегодня вместе по бороде получать. Всех подколок за полдня ты всё равно не выучишь.
– Почему?
– Да потому что их просто нереально выучить.
– А если постараться?
– Даже, если постараться… Ладно. Всё равно делать что-то надо. Листок и ручка есть?
– Найдётся, – Дробышев полез за ручкой и блокнотом.
– Значит, так, записывай… Первый параграф: «Дед всегда прав»… Параграф два: «Если дет не прав, в действие вступает параграф первый». Параграф три: «Для деда слова «Нет!» и «не нашёл!» не существует». Параграф четыре: «Старого не будить, не кантовать и при пожаре выносить в первую очередь». Записал? Короче, дальше…
* * *
Записав под диктовку Арбузова все возможные ловушки-подколки, Дробышев отнес своей поднос к окну прима грязной посуды.
Выходил из зала вместе с Арбузовым, нёс бачки с едой и пакет с хлебом.
В вестибюле Арбузов остановился перед зеркалом, из кармана афганки вынул расческу, пригладил свои светлые, с небольшой чёлкой, мягкие волосы.
В этот момент «гуси» увидели выходившую, с лотком хлеба в руках, Любку. Следом, смеясь и заигрывая с ней, в поварском колпаке и поварской рубахе, накинутой поверх кителя, вышел солдат из наряда по столовой. Любка, держа лоток одной рукой, упирая в бок, другой – пыталась запереть дверь на ключ, но неугомонный солдат, пристроившись сзади неё, заигрывая, обнимал её за узкую талию, мешал.
– Володя, видстань. Та видстань, я тэбэ прошу! – говорила она.
Наконец, одержав победу над замком, она шутливо ударила солдата в грудь, протянула ему поднос с хлебом:
– На. Ты шо гадаешь, я його буду несты? – Любка искрилась весёлой улыбкой.
Когда она с солдатом скрылась в зале, Арбузов сказал:
– Не правда ли милая? Племянница Фомича. Около месяца у нас в столовой работает. Я бы ей впихнул… под хвост…
Выйдя из столовой, Арбузов с Дробышевым подошли к курившим невдалеке сослуживцам. В центре круга стоял тот самый весельчак, которого Фомич ошпарил компотом, рассказывал анекдоты. Солдаты смеялись.
Сергей поставил на землю бачки.
– А вот ещё один,– говорил весельчак, размахивая рукой с дымившейся сигаретой, – совершенно свеженький, буквально со сковородки. Сегодня утром возвращаюсь с вокзала, еду в часть. Народу в автобусе – битком, ступить некуда. Передо мной какая-то клава стоит…молодая, красивая, а перед ней – мужик. Короче, слышу разговор. Клава ему, значит, взволнованно, сладко, чуть слышным голосом: «Мужчина, что вы делаете?» – «Ничего». – «Да делайте хоть что-нибудь!»
Солдаты смеются. Весельчак подносит сигарету ко рту, затягивается.
– Здорово, Пух,– приветствует его Арбузов, тая в излучинах голубовато-серых глаз усмешку.
– А, Арбузов? Здорово булы. – отвечает весельчак.– Как дела?
– Как в курятнике. Да ничего, не жалуюсь. Говорят, Фомич тебя сегодня кипятком обогрел?
– Я Фомичу этому…– Пух наливается краской,– как на дембель уходить буду, по репе настучу.
Постояв немного с солдатами, Дробышев потащил бачки к грузовой машине - «пищевозке».
В пищевозке Дробышев встретил своего недруга из 2-ой транспортной роты – 2 ТР. Солдаты звали его Бардо. Фамилия – Бардовский.
Казалось бы, Сергей был в части всего неделю, но уже успел обзавестись неприятелем.
Впервые их дорожки пересеклись три дня назад…
На утреннем разводе начальник продовольственного склада попросил руководство части выделить ему трёх солдат. Двух дали из 2-й транспортной роты, а ещё одного надо было выделять от РМО. Старшина велел идти Дробышеву.
Начальник продсклада, построив солдат в колонну, повёл за собой.
Сергей ещё почти никого не знал в этой части. Он не мог сразу определить, кто его спутники по призыву.
У продсклада их ожидала грузовая машина-фургон с надписью «ХЛЕБ».
Солдатам приказали полезать в фургон. Прапорщик сел в кабину. Дорогой те двое с Дробышевым почти не разговаривали, общались между собой. В кромешном мраке фургона ярко горели кончики их сигарет, и, когда солдаты затягивались, красновато освещались их лица.
Минут через сорок приехали. Открылась дверь, и в фургон ударил свет осеннего ненастья.
Недавно прошёл дождь. В грязных лужах плавали опавшие листья осины. Солдаты вылезли из фургона, осмотрелись. Длинные мрачные склады. Окраина города. За складами, в прозрачной туманно-серой дымке, виднеется кромка тёмного леса.
На складе Дробышев очень быстро догадался, что Бардо одного с ним призыва – «гусь». Они носили ящики с тушёнкой к хлебовозке. Солдат-старослужащий грузил их в фургон. Бардо ходил неторопливо, вразвалку. Говорил он медленно, лениво, – обычно так говорят наркоманы.
Увидев, что Дробышев несёт два ящика, а Бардовский – один, «старик» рассердился:
– Бардо, я не понял. Ты что постарел? Ну-ка, иди сюда.
И, когда Бардо поставил свой ящик на землю, «старик» от души зарядил ему в грудь. Удар прибавил Бардовскому прыти. И после этого Бардо не шлагновал – носил по два ящика.
Загрузили тушёнку, комбижир, сгущённое молоко, сахар, несколько мешков перловки и гречки. Выкатили тяжеленную, двухсотлитровую, бочку с подсолнечным маслом. Вчетвером (вместе с прапорщиком) подняли её и задвинули в фургон.
Затем пошли на соседний склад, в холодильник за мясом. Кладовщик выдал им стальные крюки.
Стены холодильной камеры обросли толстым панцирем серебристо-белого льда; потолок голубовато искрился от пушистого инея; в углу лежала синяя гора мёрзлых располовиненных говяжьих туш.
Начальник склада указал, какую тушу следует взять, и солдаты, подцепив крюками тяжелую половинку говяжьей туши, распиленную вдоль хребта, понесли её на улицу. Бардовский со «стариком» оказались хитрее: они подцепили тушу вдвоём со стороны груди. Дробышеву досталась задняя нога. Сергей шёл, двумя руками с трудом удерживая крюк. Пот со лба катился градом.
С грехом пополам вытащили тушу на улицу. Взвесили на грузовых весах. Оказалось: весит сто тридцать два килограмма. Кладовщик вручил им двуручную пилу «дружба».
Пилить, понятно дело, пришлось Бардовскому с Дробышевым. Солдат-старослужащий стоял в сторонке, засунув руки в карманы, лениво покуривал.
Сергей, увлекшись процессом распила, не подрасчитал своих сил и дернул на себя рукоятку пилы.
Бардо вскрикнул от боли – острые зубья «дружбы», соскочив со скользкой туши, зацепили ему руку, оставив губокий разрез на левой кисти.
Бардо, с перекошенным от боли и злости лицом, крикнул Дробышеву:
– Ты что обурел? Ты как пилишь?
– Бардо, извини. Я нечаянно.
– Нечаянно, – передразнил Бардовский. – А если, я тебе по лицу нечаянно врежу?
– Ну, извини, брат, я не хотел, – искреннесказал Сергей, со страданием глядя на сочащуюся кровь из раны.
– Меня это не гребет, хотел ты или не хотел, – прижимая рук, говорил Бардо. – За тобой косяк. Будешь должен.
– Что именно?
– Пузырь водяры.
– Бардо, у меня нет денег на водку.
– Твои проблемы.
– Бардо, но я ж нечаянно, – попытался оправдаться Дробышев. – Ты ж сам видел, что я не хотел.
– Дробь, не скули. Я сказал: с тебя пузырь! Какие вопросы?
– Бардо, слушай, я не против выпить с тобой мировую, но у меня сейчас нет денег на пузырь.
– Короче, Дробь, не грузи меня. Это твои проблемы. Я сказал, чтоб завтра у меня на столе стоял пузырь водяры. И меня не гребёт, где ты его достанешь. А пить мировую я с тобой не собираюсь. Кто ты мне такой, друг, брат, сват?
– Бардо! – повышая голос, сказал Сергей и поднялся с корточек. – Твоя рана не дает тебе повода так со мной разговаривать.
Бардо, вскочив, здоровой рукой схватил Сергея за воротник шинели, рванул на себя:
– Ты что рыпаешься?
К ним бросился молчавший до этого «старик», с интересом наблюдавший за их разговором, словил Бардовского за руку.
– Так, гуси, закрылись. Хлеборезки на замок! Здесь разборняк устраивать не будем.
