РУКАВодство по рукоприкладству - Александр Иулианович Рукавишников

славу и деньги, заменяя устаревшую потребность человека во встрече с прекрасным встречей с отвратительным. Они используют пристрастие обывателей, не обладающих даром воспринимать, распознавать и отличать прекрасное от посредственного, окунаться в патологию и дерьмо. Заметьте, в петербургской Кунсткамере всегда много народу. А о столпотворениях в зале с патологией эмбрионов и всякого рода уродствами, фактически трагедиями людей, я вообще молчу. На этой тяге к, с позволения сказать, диковинным вещам уже много лет паразитируют сотни писателей, режиссеров, художников. Тут как с порно: аудитория гарантирована.

Как написаны герои этих произведений? Посредственно. Но создателю это неважно. Важно, чтобы наивные зрители стояли у полотна и гадали: кто есть кто, что есть что, какие здесь зашиты символы, какие смыслы и подтексты вложил художник. Они постояли у полотна минут десять, не больше, вряд ли что-то поняв, потому что понимать нечего. Пришли домой, рассказали соседям. И те пришли на выставку. Так около «произведения» образовывается неиссякающая толпа. А всего-то-навсего «мастер» восполнил отсутствие художественного мастерства литературщиной. Это тоже популярная нынче разновидность искусства.

Долгое время люди последовательно и настойчиво убивали в себе интуицию, сопереживание кому-либо, бескорыстную любовь, подменяя все это — рационализмом. Может быть, отсюда тотальная невосприимчивость к изобразительному искусству. Пока им не вдолбят, что Ван Гог великий художник, они ему тарелку супа не нальют за предлагаемую им картинку. Зато как только вобьют это знание — их же правнуки метут те же картинки за десятки миллионов. Жаль их, они несчастны в своем убожестве, бестолковости и слепоте. Есть еще разновидность ценителей, которые делают вид, что понимают изобразительное искусство: прищуриваются, корчат гримасы, глядя на произведение. Арт-критики такие встречаются, их тоже жаль. Чиновники, которые решают, кому заказывать монументальную живопись, патриотические памятники, городскую скульптуру. Этих жаль тоже, так как они в результате лишаются своих постов, но несравнимо больше жаль города, а еще больше людей, которые рождаются, мучаются и умирают до срока, глядя на предлагаемое им искусство.

А вот такие скульпторы, как Аниш Капур, Джефф Кунс и их апологеты, удивляющие современными техническими возможностями, без сарказма, мне очень нравятся. Они делают так, что в городской среде появляется чистая форма, пусть механическая, зато идеально выполненная, идеально отражающая окружение. Прикольно, позитивно влияет на внутреннее состояние.

А сам-то ты в чем ты видишь смысл искусства, резонно спросите вы. Я бы ответил так: настоящий мастер, конечно, должен, заикаясь и почесывая затылок, мычать что-то абстрактное, невразумительное. Но я по своей простоте и заскорузлости отвечу прямо. Меня занимает влияние изобразительного искусства на психосферу разных существ и людей, населяющих нашу планету. На психосферу самой планеты. Джазовый саксофонист Орнетт Коулман, если не ошибаюсь, считал, что смысл искусства в том, чтобы напомнить людям о вечности и вечной любви. Вполне благородная, на мой взгляд, задача.

Я лично в своих произведениях пытаюсь передать ощущение, подобное тому, что получаешь от легкого удара головой о связку лука, висящую в темном помещении. Уверен: если своими произведениями мы будем добиваться подобного чувства у зрителя, не халтурить, продвигаясь от работы к работе, это положительно будет влиять на общую психосферу и мы с вами постепенно будем ее улучшать.

Выдающиеся аферисты от скульптуры породили множество посредственных последователей, а те, в свою очередь, породили их еще больше, к тому же ниже рангом. Обывателю, задерганному бытовыми трудностями, бывает нелегко различить хорошее в массе посредственности. Хуже того — существует насмотренность на плохую скульптуру, и обыватель часто принимает ее за вполне приличную или даже хорошую. По этой причине выигрываются конкурсы. Скверно подготовленные, эти «творцы» постоянно обижаются на дельные советы художников. Я имею ввиду советы учиться смотреть и видеть. Различать: где, когда и что было; что чем было вытеснено; что и почему заимствовано; откуда чем дополнено; с какой целью взялось. Этим «творцам», увы, не приходит в голову, что уметь воспринимать скульптуру дается нелегко, и это почетно, потому что за ним стоят долгие годы изучения и самовоспитания. Это вам не точные науки, где надо творить головой. Тут больше сердцем, духом, пробужденным кундалини, талантом. Состояние творческой медитации, как и простой, приходит не сразу.

Я заметил, что люди хорошо рисуют, когда разговаривают по телефону. Почему это происходит? Потому что они не стараются. Это действие сродни такому штукарству, когда рука подсознательно делает то, что надо, а голова занята чем-то другим. А бывает наоборот: пустой холст, неимоверная концентрация и сосредоточенность, висящая над тобой мечом ответственность, и… ничего! Тормоз. Мастер «разговоров по телефону» идет от частного к общему, не задумываясь о правильности композиции, пропорциях (респект Павлу Николаевичу Филонову). Очень важно научиться входить или, точнее сказать, вводить себя в правильное состояние готовности к творческому процессу. Наступление этого состояния — когда налаживается незримая связь со Всевышним — я провоцирую уборкой в мастерской. Заметил эту закономерность случайно. Наступает ночь, очередная порция дров догорает в буржуйке и вроде бы можно заканчивать и идти пить чай. Начинаешь подметать вокруг станка и собирать стеки. Ты мимоходом бросаешь взгляд на то, что делал целый день, и вот тут-то и начинает страшно переть. Ладно, думаешь ты, еще один кусочек, ой, прошу прощения, «одна единица действия». Но оторваться уже невозможно. Думаю, именно это состояние имел в виду великий Булгаков, когда придумал фразу: «Роман летел к концу».

Теперь я вынужден убираться утром, раскрыв незавершенное произведение, и как бы невзначай, проходя мимо с веником, поглядывать на него. И что вы думаете? Ни фига, ни фига, долго ни фига. И вдруг… Есть искра. Мотор завелся, потихонечку поехали. Летим!

Когда упорно и самозабвенно работаешь над скульптурным образом человека, которого ты боготворишь за что-либо: за его подвиг, дела или творчество, причем абсолютно неважно, когда он жил на Земле — недавно или много веков назад, или вообще не жил, — иногда, нечасто, на определенном этапе, ближе к завершению статуи, у меня возникает непередаваемое чувство: дух его или нечто подобное как бы появляется в скульптуре, подселяясь, что ли, незаметно заполняя форму. И вот ты, уже продолжая работать над образом в глине, например, осознаёшь, что перед тобой больше, чем глина. Что перед тобой он, но в какой-то потусторонней, торжественной ипостаси. Проснувшись, ты не едешь в мастерскую, а едешь к нему, он же ждет тебя. Плохо одно: бывает, начинаешь осторожничать, бояться не испортить. Бояться необходимо. Получившиеся куски