с самим собой, — и любить, верить, страдать, рисковать, понять, чтобы каждое слово было отмечено печатью достоверности, чтобы на каждом слове лежала правда воображения…»
Музыка смолкла. Сергей продолжал сидеть взволнованно-сосредоточенный.
И вдруг, как в озарении, в какие-нибудь несколько минут он увидел то, что жило, билось в нем, но что никак охватить не мог. Он тихо, счастливо засмеялся. И все прожитые за год дни, дни забот и тревог, радости и веселья, смуты и уныния, приобрели в нем свой особый смысл, новую ценность…
Потом наступил тихий — алый снизу, зеленый сверху — апрельский вечер, озарив все вокруг светлой и праздничной грустью. Прелесть горизонта, дальних далей, точно сошедших со старинной картины, будила в душе тоску по матери, по дому.
Когда стемнело, Сергей вошел в станционный зал с полукруглыми окнами и рядами скамеек. Все места были заняты. Но какая-то добрая душа подвинулась и пригласила его сесть.
Вскоре пришла ночь. Двери перестали хлопать, и в зале остались только глухой говор, легкий храп и сонное тиканье стенных часов. «Ску-чай, ску-чай, ску-чай…» — будто говорили они.
Часы показывали половину двенадцатого.
Он взял рюкзак и вышел на перрон. И его обдало свежестью ночи, запахами тающего снега, угля, земли и степи. Поддувал мягкий ветерок, и вдали мигали сигнальные семафоры.
У палисадника он опустился на скамейку, положил голову на рюкзак и, прислушиваясь к приглушенным покрикиваниям маневровых паровозов, изморенный ходьбой, ожиданием, волнениями и мыслями, мгновенно и крепко задремал…
Очнулся Сергей от прикосновения чьей-то руки к его плечу и голоса:
— Товарищ, проспите поезд.
Сергей поднял голову:
— Куда? Какой поезд?
— Магнитогорск — Москва.
— А мне в другую сторону… — сладко потянулся Сергей и нечаянно локтем задел соседа: у того из руки выскользнула булка.
— Простите, ради бога, — взмолился Сергей, впервые посмотрев на мужчину.
— Да ничего. Ничего. Вы спали как сурок, зря я вас разбудил, — сожалел мужчина и достал папиросы. — Курите?
Закурили. Сделав полную затяжку, мужчина проговорил:
— Хорошая нынче весна…
— По какой же примете?
— Степь дышит, как молодая роженица, — лукаво улыбнулся мужчина.
Сергей покосился на соседа. Лицо смуглое, сухое, морщины резкие, какие бывают обычно у человека, работающего под открытым небом. Но в то же время короткое драповое пальто с воротником, шапка из черного каракуля. Всем обликом смахивает скорее на интеллигента.
— Степь дышит, как молодая роженица… Хорошо, — одобрил Сергей. — А я вот сегодня, — вспомнил он свое, — наблюдал за почками… и мне казалось, они жмурятся на солнце и сладко всхлипывают.
Лицо мужчины засветилось благодушной улыбкой.
— Наверно, — сказал он, — иногда как бы прожектором освещается то, чего ты до этого не видел.
— Это точно, — согласился Сергей.
Вдали длинно прогудел паровоз.
— Далеко едете? — поинтересовался мужчина.
— Обратно, в совхоз.
— Почему «обратно»?
Сергей, чуть помолчав, признался:
— В армию не взяли.
— Вот как. Болезнь?
— Глаза подвели.
— Из какого же вы совхоза? — тоном сочувствия спросил мужчина. — Я тут, можно сказать, каждое село знаю. Моя родина.
Сергей назвал свой совхоз.
— А кем же работали?
— Главным зоотехником.
Мужчина вдруг заметно подался к Сергею:
— Чекмарев?.. Сергей… Иванович?
— Да… — поразился Сергей. — А вы кто?
— Гайсин моя фамилия, — сказал мужчина. — Вот еду в Зиянчурино, секретарем райкома.
— Вот те на! — воскликнул Сергей. — А я сперва было почему-то подумал, что вы скотовод. Откуда вы меня знаете?
— Всему виной ваше письмо академику Иванову. Вы писали о положении в районе.
— Неужели письмо дошло?
— Академик с письмом пришел к нам, в Наркомзем. Это письмо перевернуло и мою жизнь. Был в Уфе на утверждении…
— Внимание! — заговорил репродуктор. — Скорый поезд Москва — Магнитогорск прибывает на второй путь. Повторяю…
— Знаете, перед отъездом из Москвы, — сказал Гайсин, — я встретился с академиком, посоветовался кое о чем. Милейший человек. Говорил о вас… Между прочим, он показал мне ваши стихи, те, что вы ему послали. Очень понравились. Вы одаренный человек…
Сбоку хлопнула входная дверь, и Сергей невольно оглянулся.
Из зала ожидания вышла с чемоданом в руке девушка и стала спиной, глядя в ту сторону, откуда должен был скоро прийти московский поезд. Свет шел спереди, и фигура девушки казалась вырезанной из черной бумаги.
Сергей сразу подался вперед. Даже со спины, в полутьме, он признал ее и приподнялся со скамейки:
— Тоня!
Она вздрогнула, обернулась и выпустила чемодан.
— Сергей… ты?
Он метнулся к ней, она к нему, и они обняли друг друга.
— Откуда? Зачем ты здесь? Что случилось? — освободившись из объятий, начала спрашивать Тоня.
Сергей снял очки и вздохнул:
— Забраковали. Вот они подвели… А ты куда?
— Ой, Сереженька, если бы мог понять. Не могла я остаться там, в пустом доме. Опостылело.
И он понимал ее. Только проговорил:
— Как хорошо, что мы не разминулись!
В это мгновение к ним подошел Гайсин. Тоня с недоумением посмотрела на Сергея.
— Тоня, это товарищ Гайсин. Новый секретарь райкома. А это моя жена, — представил Сергей Тоню.
Они поздоровались.
— Вы теперь, наверное, поедете в Москву… — сказал Гайсин Сергею.
«Кажется, испытывает», — подумал Сергей.
— Москва — там крупные писатели, есть с кем потолковать, есть где печататься, — продолжал Гайсин. — А вам это нужно. Я понимаю вас.
«Похоже, благословляет отъезд. И в чем-то он прав, прав, черт побери!» — успел подумать Сергей, и в этот момент, пыхтя, слепя глаза, подошла, громада паровоза.
Вдоль вагонов, волоча корзины, мешки, чемоданы, побежали пассажиры и начали осаждать двери.
— Ну что ж, мне пора… — сказал Гайсин и протянул Сергею руку. — Желаю вам удачи. — Пожал руку Тоне: — Всего доброго.
И пошел на посадку.
Сергей, глядя ему вслед, подумал: «Видно, толковый человек».
— Сережа, — оборвала его мысли Тоня, — представляешь, в субботу мы уже будем в Москве! Приедем и сразу в Сандуновские бани пойдем. Любишь Сандуны?
— Что и говорить, — невольно улыбнулся он. — Особенно бассейн…
— А потом будем бродить по Москве… — счастливо засмеялась она. — Ой, что же мы стоим? — Она открыла сумочку, порылась в ней. — Сереж, у тебя будет семь рублей? У меня купейный, не ехать же врозь.
С бьющимся сердцем Сергей наблюдал за выражением лица Тони. Она сияла. Словно подталкиваемый сильным попутным ветром, против которого невозможно устоять, он вынул из кармана десять рублей.
— Я сейчас, мигом!
Она побежала на вокзал.
«Каждый хочет, чтобы ему было как можно лучше», — почему-то вдруг подумал Сергей, глядя на паровоз, окутанный матово-розовым паром.
Он никогда не воспринимал что-либо дважды одинаково. То, что он передумал днем, провожая посторонним взглядом поезд Орск — Москва, сейчас словно рикошетом вернулось к нему, выражая его смятение.
Послушай, друг, мне уже надоело
Ездить по степи вперед-назад,
Чтобы мне вьюга
