На глухой гул, разносящийся по всему «микрорайону», выползали из своих подземных лачуг местные обитатели и стекались к дымящейся землянке.
Прекратив колотить по дереву, женщина вернулась в жилище и вскоре вместе с помощниками вытащила наружу большой ящик на деревянных колесах. Они выкатили загадочное устройство на ровную площадку и принялись приводить его в действие. Разложили ящик в разные стороны, как трансформер, — получилось что-то наподобие небольшой виселицы.
Как только на верхней перекладине появилась веревка с петлей на конце, а под ней поставили узкий табурет — сомнения в первоначальной догадке у легионеров отпали сами собой.
— Пробил час откровений! — внезапно проорала женщина, нарушив уже ставшее привычным для землян поголовное молчание неказистых.
С понурым видом отшельники выстроились кривой змейкой перед установленным устройством. Поочередно они поднимались на деревянную площадку, взгромождались на табурет и просовывали голову в петлю. Застывали в таком положении на несколько секунд, а потом надрывно кричали каждый о своем.
— Я пил неразбавленное вино!
— Ела дорогие продукты, которые раздобыла на пляже!
— Ругался вслух в часы молчания!
— Стащила зеркало у изгнанных красоток и полдня в него украдкой глазела!
Легионерам захотелось получить объяснения. Средний вскинул автомат и громко лязгнул затвором…
Говорящий не заставил себя долго ждать, выскочив из смиренной очереди к виселице, подбежал к беспокойным гостям — еще не хватало, чтобы чужаки испортили им ритуал.
— Что за фигня происходит? — хохотнул Безымянный.
— Очевидно ведь, каждый изливает душу, признается в своих проступках и ошибках, которые совершил за минувшие сутки, — с угрюмым видом пояснил дежурный.
— И прямо так искренне во всем сознаются? — уточнил, недоверчиво прищурившись, Средний.
— А как тут не признаться — когда петля на шее?! — недоуменно воскликнул говорящий. — Она сама по себе затягивается и ослабевает… По легендам известно, что раньше петля часто затягивалась… до конца. Но такого давно уже не происходит, видимо, со временем наш народ разобрался, что именно нельзя совершать, какие поступки караются немедленной смертью. Хотя на всякий случай с давней поры ограничиваем себя во всем, в чем только возможно.
— Так перестаньте свои головы в петлю совать! Кто вас заставляет?! — взволнованно вскрикнул Мизинец.
— Отказаться от ритуала мы не можем, очень дурно себя чувствуем без этой процедуры: ни рукой, ни ногой двинуть не в состоянии, — тусклым голосом объяснил абориген.
— Выходит, вы такие «праведники» не по доброй воле, просто вас нужда заставила! — гоготнул Безымянный. — Естественно, страх перед смертью — любые желания отшибет на корню и до корней. Ха-ха! К тому же залазишь на эшафот и не знаешь наверняка: удавит тебя странный механизм за то, что ты натворил за день или пока погодит до следующего раза? Вот так «рулетка»! Вот же досталось вам каждодневное испытание — врагу не пожелаешь! Да и исподнего небось не напасешься! Ха-ха!
Глава 21 «Мерило жизни и дел», или Гроб на колесиках
Пусть секреты неказистых были раскрыты и всякая кажущая загадочность их странной жизни развеяна по ветру (разумеется, кроме той, что существует в их реалиях), легионеры все-таки решили остаться тут и заночевали на границе «микрорайона». Ведь им пообещали помочь с возмездием, а наказать высокомерных красоток — бойцам очень хотелось.
Кроме командира Боевого кулака.
Субботин сидел на земле, опершись спиной об обросший мхом ствол дерева, и молча наблюдал за вялотекущей жизнью аборигенов, заполненной до краев осторожностью, осмотрительностью и всем прочим, что заставляет разумное существо контролировать и ограничивать свои желания и потребности.
— А ты говоришь, малахольные и закомплексованные, — от скуки Безымянный завел разговор со Средним. — Как тут не станешь таким, если каждый день — голову на плаху? Знать и думать каждую минуту, что вечером тебя запросто могут убить. Раньше или позже, но меч неотвратимо занесен над твоей головой… Вот только кто определяет их судьбу, кто подвергает неказистых каждодневному суду? Глядя со стороны, и не подкопаешься. Все обставлено как суицид. А может, и в этом они придуриваются? Устроили специально для нас показательный спектакль, чтобы мы от них поскорее отстали?
Постепенно голоса легионеров стали стихать и наступил момент, когда их полностью заменило бодрое похрапывание. Субботин не собирался напрягать наемников ночной службой — очевидно ведь, явных угроз на острове нет. Местные наверняка бы о них рассказали в первую очередь. Он решил сам высидеть, насколько терпения хватит, карауля спящих бойцов.
С наступлением сумерек неказистые несколькими группами отправились на пляж — обеспечивать счастливую жизнь барышням-моделям. После уборок, готовок и прочих хозяйственных дел они тихо вернулись обратно. Капитан все еще бодрствовал, и только под утро он стал клевать носом и в какой-то миг провалился в забытье…
Легионеры тревожно вскинулись от раздавшегося глухого стука, быстро прочесав округу выставленными стволами и еще не прояснившимися взглядами.
Уже давно рассвело, а наемники позволили себе расслабиться и достаточно долго дрыхли без задних ног. Неказистые раньше легионеров встретили новый день.
Этот монотонный стук был точно таким, что и вчера. И на его зов, как и прежде, стекались местные жители со всех уголков «микрорайона».
Вечернее действо повторилось в точности до мельчайших подробностей. Однако появились существенные изменения. На верхней перекладине виселицы вместо петли теперь болталась узда. Аборигены привычно поднимались на деревянную площадку, залазили на табурет, натягивали уздечку на свою физиономию и застывали в таком положении на несколько секунд.
Утренняя процедура проходила в абсолютной тишине и, судя по лицам местных обитателей, сейчас никто из них не ожидал казни. Неказистые слишком уж буднично и равнодушно совершали привычный и, видимо, изрядно им надоевший ритуал.
Как только виселицу снова собрали в ящик-трансформер и укатили в землянку, к легионерам подошел улыбающийся абориген и сообщил, что сегодня он — дежурный, и это именно он — тот, который поможет чужакам свести счеты с наглыми и строптивыми красотками с пляжа.
— А имя у тебя есть? — уточнил Субботин.
— Мы стараемся обходиться без имен, без эмоциональных привязанностей, да и вообще без всего того, от чего можно отказаться, — охотно ответил новый дежурный. — А у вас из-за чего весь сыр-бор? Девки не дали? Ну, это мы уладим. Я думал, что-нибудь серьезнее.
— Да куда уж серьезнее?! — возмутился Безымянный.
— Мало ли, у каждого свой «мерник», — философски изрек абориген.
— Да кто бы говорил! — накинулся на него раздолбай. — У вас вон один «мерник» на всех! Виселица! Потому и без имен живете — надеетесь незаметнее стать. Так петля знакомиться с каждым, у кого она на шее, и не собирается! Затянется, когда ей вздумается, и звездец!
— А почему вечером — петля, а утром — узда? — с интересом спросил Средний.
— Узда, как напоминание, что надо в буквальном смысле держать себя в узде, — пояснил нынешний говорящий. — Чтобы настроиться на правильный лад. На весь день. Не забывать, что нужно соблюдать умеренность во всем. Воздерживаться от неоправданных поступков, неуправляемых эмоций, излишней пищи и питья, слов, да и в целом бессмысленного общения. Во главе угла — только самоограничения. А ведь многие попросту не задумываются о полезности самоконтроля, тут речь даже не о силе воли…
— Да если бы не ваша «ВЕШАЛКА», то вам и не пришлось бы корчить из себя святош! — гоготнул Безымянный. — Никакое живое существо не станет добровольно себя в чем-нибудь ограничивать! А уж особенно в том, что ему хочется и что ему доставляет удовольствие. Только самые серьезные обстоятельства могут заставить так издеваться над собой, загнать свой организм в ограничительные рамки: болезнь какая-либо страшная, или недруги всё «вкусное» отберут, или элементарно — карманы пустые. Но у вас, неказистых, просто судьба такая. Вы обречены на эту жуткую жизнь изначально. Вы сразу же родились под своей виселицей и никуда вам от нее не деться! Правда, вчера мы стали свидетелями того, что твои сородичи, способны потихоньку и бунтовать. Зная, что вечером их ждет петля, все равно за день успели натворить всякого этакого — неприличного и подсудного, за что с легкостью можно угодить под казнь. Так все равно они это сделали и, я уверен, будут делать снова, а потом еще и честно признаются в содеянном! Как такое понимать? Это их беспросветная глупость или приступы безрассудства?! Ответь?
