Неожиданно маг был оторван от своих мыслей раздавшимся за его спиной громким шумом и воплями. Он обернулся. Кричали в одной из многочисленных временных кузниц. Эстальд бросился на помощь. Навстречу ему выскочил окровавленный кузнец. Его правая рука представляла собой жуткое зрелище.
- Черт, пламя вырвалось из горна! – прорычал он сквозь зубы.
К счастью, волшебнику не требовалось больших усилий, чтобы исправить положение. Взмах палочки – и страшные раны на предплечье мастера зарубцовываются. Еще один – и взбунтовавшиеся языки огня опадают.
- Спасибо! – поразился кузнец, оглядывая свою руку. – Проходите сэр, у вас такой вид, будто вы сейчас упадете! Мы поделимся с вами порцией нашей похлебки.
- Нет, что вы…
- Вы спасли меня от огня, а я вас – от голода. Вы же еле на ногах стоите! У нас как раз сейчас должен был быть обед, и мы приглашаем вас к столу.
- Благодарю, - слабо кивнул Эстальд, проходя следом за кузнецом.
В кузнице трудилось несколько мастеров и огромное количество подмастерьев. Людей не хватало, и поэтому на работу брали всех, включая детей, женщин и стариков. Ели, не отходя от горнов – двое угрюмых парней раздали деревянные миски и ложки и налили каждому похлебку из большого котла. Нехитрое кушанье было жидким и пресным, но Эстальду оно показалось вкуснее яств, отведанных им на пирах в Меланроте.
Люди мгновенно расправились со своими порциями и вновь взялись за работу. Поблагодарив мастера, Эстальд хотел, было, распрощаться, обвел взглядом кузницу, как вдруг его взгляд остановился на девушке, вертевшей точильный круг в самом дальнем и неприметном углу мастерской за грудой дров.
- Что за… - подумал маг, пристально разглядывая ее, – быть такого не может!
Но сомнений не оставалось – это была Флиаманта. Эстальд узнал её, несмотря на то, что она была одета в грубый фартук и с ног до головы перемазана сажей.
Маг окликнул неожиданно воскресшую возлюбленную и бросился к ней, но тут же остановился. Девушка смотрела на него совершенно равнодушно, будто не узнавала.
- Ты жива, - выдохнул Эстальд, решительно подходя ближе. – Но как тебе удалось спастись?
- Спастись? – удивленно спросила Флиаманта. – От чего?
- Но я же сам видел, что тебя… В той битве…
- В битве? Я в ней не участвовала.
- Но… Флиаманта… Ты узнаешь меня? – сердце у Эстальда упало.
- Вы вроде волшебник, - медленно ответила она. – Но меня зовут не Флиаманта. Мое имя – Гунхильда, и я работаю точильщицей в этой кузнице. Может, вы меня с кем-то путаете?
- Нет, - Эстальда охватило отчаяние. – Твое имя – Флиаманта, и ты тоже волшебница! И… - тут маг узнал клинок, который она точила. – Это же был твой меч!
- Мой? – поразилась девушка. – Но я даже драться-то не умею, - она взяла клинок, и попыталась крутануть им над головой, но оружие вылетело из ее руки, словно она и впрямь им не владела.
- Ну вот, - вздохнула она. – А уж в магии я тем более ничего не смыслю…
- Флиаманта… Неужели ты все забыла? Мы же с тобой… - голос Эстальда срывался; воительница продолжала смотреть на волшебника с отсутствующим видом.
Вдруг Эстальд заметил, что на шее у нее что-то блеснуло. Он вгляделся повнимательней. Это был серебряный ошейник, покрытый рунической вязью.
- Ошейник Шаадора! – выдохнул Эстальд. – Скажи, кто это сделал! – он схватил девушку за руку. – Почему, за что…
Она подняла на него свои прекрасные серые глаза. И волшебник увидел, что в них блестят крупные слезы. Флиаманта грустно покачала головой. Две прозрачные капли скатились по ее щекам.
- Ты все понимаешь… Просто, не можешь сказать… - в отчаянии подумал маг, изо всех сил стараясь скрыть, что он тоже чуть не плачет.
Теперь он видел – где-то в глубине души девушка все знала и чувствовала, и даже могущественный артефакт, заставляющий человека полностью забыть все, что он помнил и умел до этого, не может до конца изгнать это из сердца его возлюбленной.
- Проклятье, почему же я не в силах его снять? – думал Эстальд. - Неужели Таламанд все-таки поверил ложным обвинениям и применил к Флиаманте наказание куда более страшное, чем простое заключение в темницу? Решил спрятать ее здесь, придумал для нее новое «прошлое», ничего не сказал мне – в надежде, что о ней все забудут? Может быть, хотел тем самым спасти ее от гнева толпы? Но ведь для избавления от этого Ошейника, который так легко надеть, требуется ритуал невероятной мощи и сложности. Почти никому и никогда не удавалось правильно его провести. И кто будет заниматься им в этом гибнущем городе? Лучше бы ты забыла все до конца! Надеюсь, ты не понимаешь, на что тебя обрекли! - и он взял возлюбленную за руку. Она не отдернула ее, но никак не отвечала, будто застыла.
- Гунхильда! – послышался голос кузнеца.
Девушка повернулась, в последний раз посмотрела прямо в глаза Эстальду все тем же взглядом, будто говорившим: «Я помню тебя. Просто не могу этого сказать», утерла слезы и пошла на снова прозвучавший зов.
- Нет, я не могу это так оставить! – сразу решил Эстальд. – Я знаю, что ты невиновна, и добьюсь справедливости, чего бы это ни стоило!
Он немедленно бросился на поиски Таламанда. Обшарил всю гильдию, но канцлера нигде не было. Не оказалось его и в ратуше. Наконец, измотанный и отчаявшийся, Эстальд присел отдохнуть у моста на площади и увидел старого волшебника, выходящим на главную улицу.
- Почему?! – уже не пытаясь сдерживать гнев, произнес он, подбегая к Таламанду. – Что вы сделали с Флиамантой? Как ее могли обвинить без доказательств? Я требую, чтобы все разобрали справедливо и по закону!
- Но, Эстальд, - тихо и печально ответил маг. – Многие убеждали меня и Флиппаруса сразу подписать ей смертный приговор, но я не сделал этого. Сейчас у нас нет времени устраивать суд, но, когда оно появится, мы обязательно постараемся разобраться во всем насколько это возможно беспристрастно. А пока для Флиаманты так будет лучше всего – она на воле, не в тюрьме, не в оковах.
- Что? Да в самой глубокой темнице она была бы в тысячу раз свободнее, чем сейчас! В этом ошейнике она потеряла самое себя! И что это значит «когда у нас появится время»? Вы еще лучше меня знаете, что город обречен. Я требую немедленного суда и, в случае оправдания Флиаманты – ее освобождения! Ее имя обесчещено, и если не восстановить справедливость сейчас, будет уже поздно. Она останется в веках как предательница и злодейка, хотя сама, конечно, не будет знать этого!
