После ужина мы уселись поближе к камину — настолько близко, что, подвинься еще чуть-чуть, мы бы загорелись. Миссис Браун тоже была с нами. Мы сидели и слушали, как на дворе завывает ветер. До чего же приятно было греться у огня и слушать вой ветра! Отец погрел сначала спину, потом грудь и, повернувшись к нам, неожиданно сказал:
— Теперь, ребята, пошли зажигать костры и караулить поле от кенгуру.
Мы просто опешили и уставились на него, не веря, что он это всерьез говорит. Но он был серьезен, прямо как судья.
— Сегодня? — удивленно воскликнул Дейв. — Почему именно сегодня, а не вчера или позавчера? Я считал, что ты давно уж на них рукой махнул, пускай себе резвятся.
— М-да, но все же лучше припугнуть их малость.
— Да поле-то сейчас голое, им там и поживиться нечем. Не пойму, какой смысл караулить?
Отец был непоколебим.
— Все равно, — заскулил Джо, — я не пойду в такую ночь, да еще без башмаков.
— Придержите свой язык, сэр‚ — разозлился отец. — Делайте, что вам говорят!
Но Дейв не унимался:
— Я сегодня с самого рассвета боронил, а ты меня посылаешь ночью гонять кенгуру с голого поля, да еще в такую погоду. Всегда так — чем больше стараешься, тем больше на тебя наваливают. — И он даже заплакал.
Но тут в разговор вступила миссис Браун. Она поддержала отца; по ее мнению, мы должны были немедленно отправиться гонять кенгуру, так как пшеница могла за это время взойти.
— Чепуха, — буркнул Дейв сквозь слезы.
Нам очень хотелось попросить миссис Браун заткнуться.
Медленно и нехотя поднялись мы, покидая уютное местечко у гудящего камина, и потащились за отцом в ночную стужу. Ну и ночка была! Ни зги не видно, кругом ни души, пусто, противно и холодно как в могиле. И все для того, чтобы гонять кенгуру с поля, на котором им нечего есть! Кенгуру давно уже сожрали всю пшеницу, да и траву тоже, до последнего зернышка, до последней былинки! За что они сейчас примутся — за нас самих или, может, за сыромятную упряжь?
Спотыкаясь в потемках, тащились мы гуськом, засунув руки в карманы. Впереди шел отец, а бедняга Джо, в коротких штанишках и без башмаков, замыкал процессию. Он то и дело наступал на колючки чертополоха, присаживался, вытаскивал их из ноги, затем снова напарывался на другую колючку. Когда обходилось без колючек, он либо ушибал ногу о бревно, либо ушибал ноготь, споткнувшись о камень. Словом, Джо выл всю дорогу, но ветер выл громче и дул, дул не переставая.
Дейв остановился, поджидая Джо, и ворчал себе под нос:
— Черт бы все побрал! На что ему понадобилось вытаскивать нас в такую ночь, не пойму!
Отец в темноте вообще видел неважно, а в эту ночь и вовсе ничего не видел: наткнулся на нашу старую лошадь, которая наелась в люцерне и там заснула. Ну и струхнули же они оба! Старый мерин испугался еще больше, чем отец. Тот только споткнулся, а мерин со всех ног понесся прочь, будто за ним гнался сам дьявол, налетел на изгородь и всеми ногами, сколько у него их было, запутался в проволоке. Как он там бился, бедняга! Мы стояли в темноте и прислушивались. Повалив несколько столбов и сорвав с них всю проволоку, он наконец вырвался и удрал, уволакивая за собой добрую часть проволоки.
— Вот мы одного кенгуру уже и спугнули, — язвительно сказал Дейв.
Шутка Дейва пришлась нам по вкусу. Мы захихикали, но отец даже бровью не повел.
Мы развели костры и стали прочесывать пшеницу, гоняя кенгуру. Разрази меня гром, если я вру, но, судя по шуму и возне на поле, там этих кенгуру было чуть ли не миллион.
Наконец отец разрешил Джо прилечь у костра, раз ему было так уж невмоготу. И Джо завалился спать. Потом к нему подсел отец и долго молча сидел, глядя в окружавшую мглу. Порой неподалеку, неуклюже прыгая, пробегала стайка кенгуру или раздавался протяжный и унылый крик каравайки, но отец ничего не замечал. И вместе с тем он все время к чему-то прислушивался.
Час за часом мы бродили от одного костра к другому, а когда нам надоедало швырять головешками в наших четвероногих врагов, мы присаживались на корточках у огня и проклинали поочередно то зиму, то ветер, то надоевших своими криками ночных птиц. Да, занятие нам выпало тоскливое и препротивное.
Отец время от времени отходил от костра и спрашивал, не слышали ли мы какого-нибудь шума. Но мы ничего не слышали, если не считать возни кенгуру и птичьего крика. Он возвращался к костру и снова прислушивался. В общем, вел он себя как-то беспокойно, и кенгуру его, видно, совсем не интересовали. Дейв никак не мог понять, что творится с отцом.
Ночь близилась к концу. Вдруг где-то резко задребезжала проволока, послышался шорох шагов, и перед нами, освещенная пламенем костра, появилась наша сестра Сэл.
— Отец!
Этого было достаточно. Не произнеся ни слова, он вскочил и пошел с ней домой.
— Что-то случилось! — воскликнул Дейв.
Мы, встревоженные и испуганные, стали гадать, что же творится дома. Напряженно вглядываясь в ночную тьму, мы прислушивались, не раздадутся ли шаги отца, но до нас доносился лишь свист ветра да крики птиц.
На рассвете отец вернулся. Широко улыбаясь, он объявил нам, что у матери родился еще один ребенок — славный крохотный мальчишка. Только тут мы поняли, почему миссис Браун так долго прожила у нас.
Мы поужинали и расселись у камелька — все, кроме Джо. Джо ловил мышей. Мышей у нас были целые полчища. Они водились между досками и старыми газетами, которые год за годом наклеивались одна на другую, образовав слой толщиной в целый дюйм.
Отец, задумавшись, сидел по одну сторону камина, Дейв — по другую, упершись локтями в колени и подперев подбородок ладонями.
— Дейв, ты сумел бы с нашей Бесс выступить на скачках? — спросил отец.
— Почему бы и нет, — ответил Дейв, не отрывая глаз от огня, а ладоней от подбородка. — Наверно, сумею. Вот только башмаки тяжеловаты. А так, отчего же…
Они снова погрузились в раздумье.
— А ты примерь ботинки матери, вдруг подойдут? — предложил отец.
— Это можно… — ответил Дейв и сплюнул в огонь.
— Что бы там ни было, — продолжал отец, — надо с нашей старушкой попытать счастья. Дело стоящее. Бесс еще натянет нос их призовым!
— Еще бы, она очень резвая! — И Дейв снова сплюнул в огонь.
— Резвая! Да я и не видывал лошади, которая могла бы за ней угнаться! Не сойти мне с этого места. Семнадцать лет назад, когда ее хозяином был старый Редвуд, во всей округе нельзя было сыскать лошади, которая догнала бы Бесс. Ее надо только хорошенько подкормить кукурузой да пару раз прогнать галопом, вот и все. Помяни мое слово, она еще всех обставит как пить дать!
Скачки устраивал трактирщик из Оверхолла, что в семи милях от нашей фермы. Это были первые скачки в нашей округе. Главный приз составлял пять фунтов. Отец решил вывести Бесс на скачки вовсе не потому, что был страстным поклонником конного спорта или безрассудным игроком: нам просто чертовски были нужны пять фунтов. Отец рассуждал так: самый легкий и быстрый способ заработать малую толику денег — заставить нашу кобылку взять приз. Ждать, пока созреет урожай, куда дольше!
Мы стреножили Бесс и пустили ее на маленький огороженный выгон неподалеку от дома. Мы заперли ее там, зная ее хитрый характер. Гнедая Бесс была коварная, неисправимая старая плутовка. Увести ее с выгона всегда было сущей мукой. Этим приходилось заниматься всему семейству, начиная с отца и кончая самым младшим из нас, да еще всем собакам, не только нашим, но и соседским. Будь она просто необъезженной лошадью, наверно, было бы легче загнать ее в конюшню. Нет, Бесс довольно послушно ходила под седлом как в одиночку, так и с другими лошадьми. Но стоило ей только завидеть наш двор, как в Бесс вселялся бес: она поворачивалась и решительно уходила прочь. Если мы пытались перехватить ее, заходя спереди, она удирала от нас. Если мы преследовали ее, она припускалась бежать. Стоило нам только остановиться, она тоже останавливалась. Вот этим она нам больше всего досаждала! Конечно, ловить ее затем, чтобы съездить в лавку или на почту, было занятием совершенно неразумным — можно было десять раз сходить туда и обратно, за то время, которое мы тратили на ее поимку. Однако мы все же предпочитали гоняться за ней до изнеможения, а не идти пешком.
Итак, мы стали готовиться к скачкам. Полдня потратили на поиски скребницы но так и не нашли ее. Отец принялся чистить Бесс сухой кукурузной кочерыжкой и наводить красоту. Он выщипал ей хвост, подрезал щетки у копыт, подкормил зерном и наказал Джо каждый вечер нарезать ей охапку чертополоха. Наводя на Бесс лоск, отец то и дело отходил в сторону и с гордостью смотрел на дело рук своих.
— В кобыле чувствуется порода! — говорил он. — Настоящая порода. Посмотрите на ее лопатки! А какой круп! А ноздри! Вы когда-нибудь видали такие ноздри у лошади? Помяните мое слово, она многих еще удивит!
