Итак, мы стали готовиться к скачкам. Полдня потратили на поиски скребницы но так и не нашли ее. Отец принялся чистить Бесс сухой кукурузной кочерыжкой и наводить красоту. Он выщипал ей хвост, подрезал щетки у копыт, подкормил зерном и наказал Джо каждый вечер нарезать ей охапку чертополоха. Наводя на Бесс лоск, отец то и дело отходил в сторону и с гордостью смотрел на дело рук своих.
— В кобыле чувствуется порода! — говорил он. — Настоящая порода. Посмотрите на ее лопатки! А какой круп! А ноздри! Вы когда-нибудь видали такие ноздри у лошади? Помяните мое слово, она многих еще удивит!
Мы стали относиться к Бесс с глубочайшим уважением и даже отказались от своей привычки обстреливать ее картошкой и камешками.
Отец считал, что снизить шансы Бесс на скачках могла только «малюсенькая» болячка на спине — величиной с жеребячье копыто. Как нам помнилось, эта болячка была у нее уже лет десять; но отец надеялся залечить ее до скачек целебной мазью, составленной по его собственному рецепту из жженой кожи, растертой с жиром.
Каждый день мы взбирались с отцом на изгородь у нашего дома и наблюдали, как Дейв тренирует Бесс. Он прогонял ее галопом от перекрестка до нашего сарая — дистанция примерно в одну милю. Нам было видно, как он трогался с места, но тут же скрывался из глаз в глубоком овраге и появлялся оттуда только за сто ярдов от нас. Как лихо припускалась Бесс, когда она выбиралась из оврага: Дейв стоял в стременах, она проносилась мимо нас, и рядом с ней бежала ее тень. Впрочем, тень не всегда появлялась — уж больно тощая была кобыла! После пробежки Джо несколько раз проводил Бесс вокруг двора, затем отец принимался растирать ее кочерыжкой и опять прикладывал к ее спине свою целительную мазь.
Утром за день до скачек отец решил прогнать Бесс мили на три — потренировать ее дыхание. Дейв вывел ее на старт — к броду у ручейка. До него считалось три мили от нашей фермы Шингл-Хат. Впрочем, кто его знает, может, там было даже четыре, а то и все пять… К тому же путь лежал через горный кряж.
Мы влезли на изгородь и ждали. К нам подъехал Томми Уилки верхом на рабочей лошади. Он возвращался с пахоты и тоже решил подождать.
— Сейчас появится! — объявил отец.
Уилки загорелся и решил поскакать к оврагу встретить и подстегнуть Дейва.
— Подстегнуть! — ухмыльнулся отец вслед удаляющемуся Тому. — Он и оглянуться не успеет, как Бесс пронесется мимо!
Тут уж мы все рассмеялись.
Вдруг кто-то крикнул:
— Вот он!
Дейв свернул с перекрестка на нашу дорожку. Джо от волнения свалился с изгороди, увлекая за собой отца. Тот ругнулся и снова проворно вскарабкался на свою перекладину. Вскоре в облаке пыли показался Томми Уилки, а за ним Дейв. Бесс плелась жиденькой рысцой, хотя Дейв изо всех сил настегивал ее обрывком сыромятных вожжей. Она явно изнемогала, а ей оставалось пройти не меньше двухсот ярдов. Как ни хлестал ее Дейв, она шла медленнее и медленнее.
— Черт бы его побрал! — бормотал отец. — Зачем он ее бьет? Перестань, дурак! — заорал он.
Но Дейв выжимал из старой кобылы последние силы и все энергичнее работал ремнем. Отец заскрежетал зубами. Несколько раз Бесс было попыталась пуститься вскачь‚ но споткнулась о корень большого дерева и перевернулась через голову. Дейв ударился лбом о землю; так он и лежал пластом на дороге, пока мы его не подняли и не внесли в дом. Когда мать увидела на нем кровь, она тут же потеряла сознание, так и не узнав, его это кровь или нет. Оба они не проявляли никаких признаков жизни, но с помощью ведра воды отец быстро привел их в чувство.
Едва забрезжил рассвет, мы стали готовиться к выезду. Почти целый час Дейв безуспешно старался натянуть материнские ботинки с резинками, потом, махнув рукой, решил ехать в своих тяжелых башмаках. Мы отправились с отцом в повозке. Мать осталась дома, сказав, что не желает видеть, как ее сын сломает себе шею, и предупредила отца, что, если что-нибудь такое случится, грех всю жизнь будет на его совести.
В Оверхолл мы приехали вовремя. Отец выпряг Бесс из повозки и привязал к дереву, после того, как Дейв несколько раз провел кобылу по кругу, чтобы она остыла, а мы стояли и глазели, как трактирщик раскрывал ящики с имбирным пивом. Джо попросил шесть пенсов на пиво, но у отца не оказалось мелочи.
Почти целый день мы проторчали у палатки, бегали за пробками, которые выскакивали из бутылок, и возвращали их трактирщику, но он так и не угостил нас за наши старания.
Наконец раздалась команда:
— Участникам оверхоллского гандикапа седлать лошадей!
C седлом в руках отец направился к Дейву: тот прогуливал Бесс. Оседлав ее, Дейв взобрался в седло, бледный как смерть.
— Не хочу ехать в этих башмаках, — сказал он дрожащим голосом.
— Почему?
— Больно велики.
— Тогда снимай их!
Дейв спрыгнул с лошади, снял башмаки и остался в одних носках.
На старт вышло более десятка лошадей. Эх, как они понеслись, когда стартер дал сигнал! Мы все время следили за Бесс. Дейв сразу же стал подгонять ее, вопреки совету отца. Не успели они проскакать и двухсот ярдов, как между ней и остальными лошадьми образовался изрядный просвет, пожалуй, ярдов так в двадцать; только Бесс, увы, шла не впереди, а позади всех лошадей! На противоположной стороне беговой дорожки эта дистанция еще увеличилась. Теперь между ней и другими лошадьми можно было уже поместить всю ферму Кайля, да еще всунуть два стога сена. А потом мы уже больше за ней не следили.
Забег кончился, и публика шумно приветствовала победителя.
Отец куда-то исчез.
Дейв, обессиленный, сидел на траве.
— Что же ты седло не снимаешь? — спросил его Джо.
— A зачем снимать? Хочешь, чтобы все увидели болячку на ее спине?
Джо просто изнывал от желания получить шесть пенсов на пиво.
Примерно через час объявился отец. Шатаясь, он шел в обнимку со своим старым напарником по отхожему промыслу.
— Будьте уверены, — бормотал отец, — ставлю фунт, лучшей лошади нет.
Толпа, собравшаяся вокруг нас, издевательски гоготала. Дейв горько пожалел, что не остался дома.
— Она ж у тебя никуда не годится‚ — сказал отцу какой-то детина. — У нее галоп короткий!
Затем один приземистый, коренастый мужчина сунул свою гладко выбритую физиономию к лицу отца и спросил:
— Она кобыла или корова?
Отец было совсем завелся. Хорошо, что старый Андерсон увел его, не то обязательно завязалась бы драка.
Теперь отец глубоко убежден, что в скачках нет никакого проку — все сплошное мошенничество; и если честный человек тренирует и объезжает лошадь, он только помогает жиреть негодяям и проходимцам, которые наживаются на этом спорте.
Было раннее утро. Путники нескончаемой чередой брели мимо нашей фермы. Один, видимо бродяга, обтрепанный и даже без свэга[6], остановился у ворот и зашел к нам во двор. Он спросил у отца, не найдется ли на ферме работы.
— X м… А получать… сколько ты хочешь?
Бедняга выразил желание работать бесплатно, и отец тотчас же нанял его.
Чудной это был детина! Долговязый, костлявый, с тяжелой челюстью, побрит не иначе как серпом. В его густой черной гриве, нечесаной, косматой и сальной, торчали клочки сена и сухих эвкалиптовых листьев. На голове нахлобучены две старые фетровые шляпы, вшитые одна в другую. Рубаха скроена из куска старого синего одеяла; неровные стежки белых ниток пересекали спину в разных направлениях, словно изгороди, разделяющие поля. Штаны являли собой печальное зрелище, как они держались, догадаться было трудно, во всяком случае они служили надежным свидетельством его трудолюбия. Обычный человек в таких штанах не боялся бы остаться без работы. Но пришелец был человеком явно необычным. Он выглядел так, будто все горести мира пали на его голову, — печальный и скорбный, словно вдова, оплакивающая свою утрату.
На дворе была навалена огромная куча дров — она все время маячила перед глазами. Отец велел бродяге переколоть их. Тот принялся за работу. Как он усердствовал! Снова на нашем дворе послышался звон топора. Он звенел особенно сильно, когда срывался с топорища. А щепки так и летели во все стороны! Отец немного постоял, посмотрел на его старания и пошел с Дейвом полоть кукурузу.
Несколько часов подряд бродяга махал топором, не разгибая спины. Во двор вышла мать. Ура! Ей никогда еще не приходилось видеть такую массу наколотых дров. Было от чего прийти в восторг. Она принесла бродяге кружку чаю, извинилась, что без сахару. Человек не обратил на нее никакого внимания и продолжал работать еще более рьяно. Мать стояла с кружкой в руке и ожидала. Мимо нее, слегка коснувшись уха, просвистела здоровенная щепка. Мать поставила кружку на землю и отправилась поискать яичек к обеду. Мяса у нас давно уже не было — наша собака охромела во время последней охоты.
