Она осеклась и посмотрела на Арчелла, который сидел напротив, рядом с Ригретой, а он непонимающе уставился на неё, но потом всё же, видимо, понял, потому что слегка порозовел и смятенно уставился в окно.
– Я поняла, – сказала Ригрета. – Неподходящие дни. Которые не подходят. Совершенно ни для чего.
Арчелл краснел всё сильнее, а Ригрета еле сдерживала смех.
– Хватит смущать моего камьера, – сказал Конда.
– Всё, всё, – хихикнула Ригрета, поднимая ладони в примирительном жесте. – О! – она глянула на руку Аяны, и глаза расширились. – Это... Это снежный алитэйт?
Аяна подняла руку с кольцом и повертела ею на свету. Камешек засиял гранями в рассеянном свете.
– А ты ценитель, – сказал Конда, прищурившись. – Айи даже не спросила, что это за камень.
– В каком смысле? – обиделась Аяна. – Это твой подарок! Какая разница, что это за камень? Ты сделал его из снежинки своим дыханием.
Конда затрясся, отвернувшись к окну, и Аяна вздохнула.
– Смейся, смейся. Конечно же, я знаю, что это было немного иначе, но ведь так смешно, когда человек верит в чудо, не правда ли?
Ригрета откровенно хихикала, и Конда прижал Аяну к себе.
– Я не насмехаюсь над тобой. Я в восторге от твоей веры в чудо, душа моя, – сказал он, успокаиваясь. – Алитэйты – редкие камни. Кто-то утверждает, что их больше нет в нашем мире, кроме тех, что уже нашли. Они во много раз ценнее алмазов. Их добывали в горах на землях Таох и в Рети, а ещё в горах Телара. Говорят, они были созданы пламенем угасающего тела дракона, которое сплавило воедино воду, воздух, огонь и землю. Конечно же, это лишь красивая легенда, но, знаешь, говорят, что эти камни способны прояснять разум и открывать истину.
– Редкие камни? – спросила Аяна, слегка нахмурившись. – Это значит...
– Я не покупал его, если ты об этом. Я оказал некоторую помощь дому Виркат, но у них не было золота, чтобы отблагодарить меня. Глава рода порылся в шкатулке и достал пару камней, но я взял только один, так что Виркат всё ещё мне благодарен.
Ригрета удручённо смотрела на Конду, потом вздохнула.
– Вот почему некоторым так везёт? – сказала она с плохо скрываемой досадой. – Аяна, это нечестно! Почему тебе одной должен принадлежать этот щедрый, горячий мужчина, обильный, как гроздь сочного винограда? Ты сама говорила, – надо делиться тем, что у тебя в избытке!
Арчелл, красный, как ягода рябины, на ходу открыл дверцу экипажа и выскочил, вызвав громкое негодование извозчика, под копыта лошади которого чуть не попал.
– Ты смущаешь моего камьера, – сказал Конда, посмеиваясь и гладя по волосам уткнувшуюся в его плечо Аяну. – Нет, Ригрета. Она моя, а я – её. Это достаточно и соразмерно, и отвечает нашим представлениям о гармонии.
– Я ведь согласна даже делиться, – сказала Ригрета, с завистью глядя на пальцы Аяны на щеке Конды, на одном из которых тихонько переливался алитэйт. – Я мечтаю о мужчине, таком вот страстном и обильном, который не будет меня ревновать и удерживать, запирать и ограничивать... или заставлять стирать его рубашки.
– Я делаю это по своей воле, – возмутилась Аяна.
– Да я уж видела, как ты нюхаешь их, – сморщилась Ригрета. – Ты странная, ты знаешь это? Но я хочу так же, только без рубашек и без... вот этого – "Я его, он мой". Я хочу жить красиво, но пока не встречала мужчину, который готов дать мне эту красивую жизнь, приёмы, театр, алитэйты или, на худой конец, бриллианты, вино и платья, дом и катьонте, не привязывая меня. Ну, не всем в жизни так везёт, – вздохнула она. – Мне уже двадцать два, молодость постепенно уходит. Ещё несколько лет, и на этой ветви дозреют другие персики. Увы. Придётся падать и довольствоваться теми, кто хрюкает, поджидая, внизу... А так не хочется.
– Я от всей души желаю тебе исполнения твоей мечты, – сказал с улыбкой Конда, крепко обнимая Аяну. – Видишь, как случается иногда? Мечты сбываются.
– Ох, твои бы слова да срочным прошением на высокие небеса, – рассмеялась Ригрета, сверкая зубами. – Ладно. Я выйду тут.
Ригрета бодро выпорхнула из экипажа и нырнула в одну из лавок, в витрине которой стояли многочисленные пузырьки и флакончики. Экипаж двинулся дальше и вскоре остановился у площади, и Аяна опешила, увидев, сколько там народа.
Она накинула капюшон и вышла, опираясь на руку Конды, и стояла в восторге, пока он договаривался с кучером, оглядывая увешанные цветными гирляндами флажков телеги, с которых торговали яблоками в меду, орехами и фигурками из жжёного сахара, игрушками, корзинами, половичками, сплетёнными из цветных обрывков ткани, стеклянными бусами, ножами, деревянными погремушками, гребнями, горшками и кожаными кошельками, медными и даже серебряными украшениями.
Она шла, рассматривая безделушки и утварь, бусы из стекла и камешков, и восклицания, смех и музыка наполняли её радостью, а запах жареных орехов кесты, которые готовили и продавали тут же, на месте, невыносимо притягивал, искушая.
– Конда, я...
Она подняла глаза, но Конды не было рядом. Аяна остановилась и нахмурилась, пытаясь глазами отыскать его плащ, но в мелькании других плащей, запахах вина, пива и навоза, кожи, дерева и жареной рыбы, в смехе и бренчании мендере она не могла сосредоточиться. Мимо пробежали мальчишки с нарочно измазанными сажей лицами, и на голове одного была длинная тёмная пакля, перехваченная верёвочкой, а за ними бежали другие дети, крича восхваления крейту и крее.
Аяна весело сморщилась и покачала головой, потом снова огляделась по сторонам. Чуть дальше на площади стоял помост, на котором два жонглёра в очень яркой одежде показывали трюки, перекидывая друг другу крупные деревянные шары. Она поднялась на цыпочки, чтобы рассмотреть, но какой-то прохожий слегка толкнул её, и она чуть не упала, при этом вдобавок толкнув ещё какого-то мужчину.
– Осторожно, кира.
– Прости, кир, – виновато сказала она, с удивлением разглядывая мужчину в хорошем плаще, чей цвет кожи явно говорил о родстве с южанами. – Меня толкнули.
– Ничего, – сказал он, улыбаясь. – Позволь помочь тебе и проводить к помосту.
Он протянул ей смуглую руку, и она в растерянности оперлась о его локоть.
– Я Энда, – сказал мужчина, оглядывая её бархатный плащ и край подола кафтана с птицами. – Как твоё имя?
Аяна замешкалась, но тут мендере где-то рядом взяла особенно залихватский аккорд.
– Ондео, – с улыбкой сказала она. – Я Ондео.
– Было приятно познакомиться, Ондео. Здесь тебе хорошо видно?
– Спасибо! – сказала Аяна, вежливо забирая руку. – Ещё раз прошу прощения.
– Вот ты где, – сказал Конда, подходя с другой стороны. – Айи, я принёс кесту.
– Здравствуй, Конда, – сказал Энда, выглядывая из-за Аяны. – И ты тут. Ладно, мне пора.
– Не ожидал тебя тут встретить, – усмехнулся Конда. – Ладно. Увидимся ещё. Айи, я тут бродил в поисках тебя и увидел кое-что, что может тебя заинтересовать. Помнишь, мы говорили о катисе для Кимата?
– Да, – сказала Аяна растерянно, провожая взглядом спину Энды. – Кто это был?
– Энда. Мне тут приглянулся один парень, хочу, чтобы ты взглянула. Пойдём.
Конда вёл её через ряды телег и крытых повозок, смех слегка хмельных мужчин и хихиканье девушек. Аяна доставала из кармана и с аппетитом жевала надрезанные мучнистые сладковатые орехи кесты, ароматные, ещё горячие, но уже не обжигающие. Бренчание мендере наполняло сердце ощущением праздника, и хитрый прищур Конды заставлял её улыбаться.
– Вон тот, – сказал Конда, показывая пальцем на одного из парней у прилавка. – Как тебе? Довольно крепкий на вид. Я решил нанять его как катиса.
Аяна оторопело взглянула на спину парня, потом на Конду.
– Ты говорил, что катиса выбирают тщательно, потому что это воспитатель и вторая нянька... Что этот человек должен быть больше, чем другом, и что ты обязательно согласуешь это со мной... А ты приводишь меня на торг и тычешь пальцем в какого-то бугая, которого сам впервые увидел, и говоришь, что хочешь нанять его? Ты, верно шутишь?
