– Это ведь дом, куда дама крейта приехала? – спросил другой камьер, в добротном синем камзоле, подходя к ней со спины. – Хочешь монетку за рассказ?
Лиля застонала, прижала к себе корзинку и бросилась в ворота. Да что ж такого диковинного в даме крейта? Хотя... Чем ещё развлекаться людям, у которых нет телевизора, интернета, телефонов... Газет. Понятное дело – сплетнями!
Интересно, почему у них нет газет? Лиля стояла на кухне и щёткой тёрла фрукты, смывая обильную пену в лохань из ковшика. Почему нет нормального водопровода? И тут, и в Чирде вода в дома поступала из ледяного озера на горе. Не в сам дом! Фигушки! Она текла в купальне, безостановочно, разбрызгивая капли с мраморного поддона. Вот, казалось бы, протяни трубу в дом, придумай заглушку – и готово! Вода на кухне...
У неё было много вопросов к местной организации быта, но задать их было некому, потому что все, с кем она пыталась беседовать на эти темы, недоуменно смотрели на неё. "Потому что это так", – говорили они таким тоном, будто втолковывали собаке, почему нельзя грызть обувь в коридоре.
– Ох, кира, ты опять сама это делаешь, – удручённо сказала Талли, заходя на кухню. – Тут по городу столько слухов! Я только во двор вышла, как через забор камьер полез. Серебряный предлагал за сведения о даме крейта, – хихикнула она.
– И ты взяла? – с весёлым изумлением повернулась к ней Лиля, глядя, как Талли делает невинное лицо. – И что же ты рассказала?
– О, – восторженно подняла брови Талли. – Много чего. Что дама крейта – под стать ему самому. Кушанья требует на золоте, спит на трёх перинах и заставляет над ней стоять и опахалом всю ночь махать.
Они обе расхохотались, но Лиля забеспокоилась.
– А ничего, что обо мне будут такое говорить?
– Это же слухи, – развела руками Талли. – Мало ли кто что говорит.
– А крейт такой вздорный, получается?
– Так он же крейт. Солнцеликий. Родился с монеткой в кулачке... С детства во дворце, няньки, катисы, золотой горшок...
День угас. Лиля сидела в гостиной, глядя на пламя свечей, и жевала персики, запивая вином. Мелкие и гораздо более волосатые, чем те, к которым она привыкла, они были, тем не менее, умопомрачительно вкусными и ароматными.
Она откинулась на спинку дивана и положила ноги на стол, потом ехидно хмыкнула, подумав, как бы вздрогнул Ларат, увидев её сидящей вот так. Любовница крейта плюхнулась на диван и задрала ноги. Срамота!
Но он не узнает. Он в двух с лишним неделях пути.
А жаль. Вечерами так одиноко. Лиля пошевелила пальцами ног, потом скинула домашние туфли. Как живут эти женщины, запертые всё время в своих покоях на женской половине? Ей попадались севас, сидевшие за прилавком, и пару раз она слышала о жёнах, которые брали на себя управление эйнотом, как жена Дилтада, к примеру, которая прогнула управляющего под себя и взяла дела в свои руки. Стальной характер, ничего не скажешь!
Она вспомнила Дилтада, его чуткие руки и страсть, которую он так долго сдерживал в себе. Почему он не нравился собственной жене? Характером? Он был мягче, гораздо мягче, чем тот же Ларат, но в постели становился другим. Наверное, жена просто не дала ему шанса.
Вино было прекрасным. Ларат сказал, что старший брат претендует на эти южные виноградники по праву главы рода, несмотря на то, что их отец прямым распоряжением оставил их младшему. На их родовом гербе, который тут носили на перстнях, бы какой-то абстрактный значок, похожий на серп, и Ларат подтвердил тогда догадку Лили. Бинот действительно занимались зерном, когда крейт Тала даровал им титул кирио, но это было, по её прикидкам, году так в шестисотом, то есть триста лет назад.
Какое зерно, когда они делают с виноградом такое? Вернее, не они. Ларат. Это он пошёл по стопам отца... Жаль будет, если виноградники отойдут человеку, который не ценит хорошее вино. Лёгкое, ароматное, не оставляющее похмелья, в отличие от той сладкой бурды, что им подавали на празднике Нового Года в одном из домов. Ларат отхлебнул тогда из вежливости и отставил стакан, взглядом показав Лиле сделать то же самое, но она не послушалась. Как же горько она жалела об этом наутро!
Лиля встала и открыла окно. В саду цвели мирабилии, нежные, хрупкие, распространяя тонкий запах, похожий на аромат ванили. Крем в булочке тоже был ванильный. Эх, жаль, тот камьер сожрал... Ладно. Завтра надо послать Баралла в ту лавку.
Она обернулась и замерла. В комнате стоял какой-то человек.
Пару мгновений Лиля вглядывалась в полумрак, освещённый мечущимися бликами пламени, потом сглотнула и открыла рот, чтобы заорать.
– Я тебе булку твою принёс, – сказал человек, шагая к ней. – Слышь, весёлая, ты хозяйское вино распиваешь, что ли?
Лиля тревожно попятилась и схватила подсвечник.
– А ну прочь! – воскликнула она, сразу узнавая его. – Ты что тут делаешь?
– Я же сказал, булку твою принёс, – улыбнулся Джерилл, сверкнув зубами в темноте. – У вас тут двери в сад не заперты. Держи. – Он шагнул к Лиле и протянул ей завёрнутую в тряпицу булку. – Бери, бери. Прости, что ту съел. Просто не успел позавтракать.
Он вложил сдобу в руку Лили и отошёл. Она опустила подсвечник.
– Как тебе в голову пришло вламываться в чужой дом? – спросила она, обнюхивая булочку. – Ты рассудок потерял? Зачем залез? Уходи.
– Я не вламывался, – пожал плечами Джерилл, присаживаясь на диванчик. – Мне было любопытно. Гулял мимо, ну и случайно... О, какое вино!
Лиля недоуменно нахмурилась, глядя, как он без зазрения совести хватает её стакан и вот так запросто пьёт из него.
– Ты слишком бесцеремонный даже для камьера, – сказала она, подходя и отбирая у него стакан. – Ты залез в чужой дом... Не боишься, что я позову стражников?
– Я пришёл вернуть тебе булку, – рассмеялся Джерилл. – Неужто ты думаешь, что стражники потащат меня из-за этого на суд крейта? Да брось. Коли заорёшь, тебя же первую обвинят, что ты теперь осквернённая, раз с мужчиной тут была, тем более ночью и одна. Ешь, пока свежая. Я не обижу тебя.
Лиля с опаской села на диванчик напротив него и положила рядом подсвечник. Джерилл улыбнулся и протянул руку, показывая глазами на стакан.
– Налей ещё. Завтра опять беготня.
Она протянула ему стакан и сидела, глядя, как он смакует каждый глоток.
– Справное вино, – хмыкнул он, возвращая ей стакан. – У нас кислятина.
– А ты, я смотрю, тоже не дурак по хозяйским запасам пошариться?
– А то, – подмигнул ей Джерилл. – Я, можно сказать, знаток.
– Как тебя в камьерах держат-то? – спросила Лиля, положив ноги на стол.
– А тебя в катьонте? – снова рассмеялся он, показывая на её ноги.
– Да брось. Никто не видит. Экономка спит, другая катьонте – тоже. Чего б не расслабиться? – сказала Лиля, отламывая половину булки и протягивая ему. – Твоё счастье, что я слегка выпила и разомлела, иначе на мои крики сюда бы уже весь дом сбежался.
– Слушай, а эта твоя кира правда такая вздорная? Кирио говорят, она требовала золотой ночной горшок.
Лиля расхохоталась, но спохватилась и зажала рот рукой. Потеря репутации ей не грозит, но Паллам и Талли перепугаются.
– Да, – кивнула она. – Она такая. Крейт разбаловал.
– Крейт разбаловал? – изумился Джерилл. – Он же, говорят, суровый, как скала, из которой его замок вырезан.
– А его замок вырезан из скалы? – удивилась Лиля. – Я думала, из камня сложен.
– Нет. Лишь частично. В давние времена, когда в мире царила смута, правители селились так, чтобы обеспечить себе безопасность. Дворец орта Гу в Фадо пристроен к скале. Времена сильно изменились. Войн на материке не было давно.
– Давно? А как же война Рети с Таох? – вспомнила Лиля жизнеописания, которые переписывала у Дилтада. – Когда этот герой-подонок Ястос отравил колодцы в землях у пустыни?
– Ты разбираешься в истории? – в свою очередь удивился Джерилл. Он встал и пересел к ней на диванчик, вглядываясь в лицо. – Слушай, ты ж явно не местная. Откуда ты?
