Лиля наклонилась и налила себе ещё немного вина.
– Я? Да. Издалека.
– Ты кремом испачкалась, – сказал вдруг Джерилл и поднял руку. Он осторожно прикоснулся к краешку губ Лили, и ей отчего-то стало очень трудно дышать. – Давай вытру.
Его пальцы задержались на щеке. Лиля сидела, внимательно глядя на него, и то ли из-за вина, то ли из-за семи месяцев одиночества ей меньше всего сейчас хотелось, чтобы он убирал руку.
– Я обещал не обижать тебя, – сказал Джерилл, и голос и дыхание его были такими, что у Лили всё перевернулось в животе. – Прости.
Сквозь гул в ушах она слышала его голос, но не разбирала слов. Яростное, свирепое желание вдруг захлестнуло её, и она сидела, не шевелясь, сжимая зубы, потом пару раз сглотнула.
Он медленно приблизил к ней лицо и скользнул пальцами дальше, за ухо. Их дыхание смешивалось. Лиля сидела, ошалев от того, насколько её влекло к этому человеку, которого она видела второй раз в жизни. Что за чертовщина...
Он убрал руку и отодвинулся.
– Прости.
Лиля сидела, едва дыша, терзаясь от волн жара внизу живота. К чёрту. Она не осудит себя, а на мнение других плевать.
Она схватила его руку и сжала пальцы. Глаза Джерилла расширились. Он опустил взгляд на её пальцы, смутно белеющие на его тёмной коже, потом изумлённо, с недоверием посмотрел ей в глаза.
– Но... – потрясённо прошептал он, качая головой.
– Тише. – Лиля прижала палец к его губам. – Останься со мной. Пусть это будет нашей тайной.
Он кивнул. Она встала, сжимая его руку. К чёрту всё. Что бы ни говорило в ней сейчас – вино, одиночество, страсть, – сопротивляться этому выше её сил. Она шла по лестнице наверх, ведя его в спальню, и сердце сжималось, а в животе пульсировало желание, кружившее голову, лишающее рассудка.
Дверь закрылась. Он стоял перед ней молча, тёмный, неразличимый в темноте, но Лиля помнила цвет его кожи, похожий на мёд, на крепкий чай. Она подняла руку к воротнику его рубашки и потянула за тесёмку.
Джерилл стоял, опустив руки, и пытался нагнать собственное дыхание, потом шагнул к ней, находя её губы. Сначала робкие, его поцелуи становились всё более уверенными, распаляя их обоих, зажигая мир вокруг пляшущими язычками пламени, погружая в ликование прикосновений, стонов, изгибов тел и острого, влажного желания, плотского, земного, бесстыдного, не знающего запретов или преград, но окрыляющего, лишающего телесности и рассудка.
21. Пусть это останется так
Утро ползло тёплой жёлтой лапой по подушке. Лиля потянулась и вдруг замерла, пытаясь вынырнуть из накрывшей её с головой волны воспоминаний, обрывочных, сводящих с ума, вызывающих к жизни сладкую истому в животе.
Она села. Постель была пуста. Скомканные простыни хранили следы их с Джериллом страсти. Не сон.
Не сон. Она потёрла лицо и вздохнула. Постель слабо пахла корицей, а на коже остался его запах. В дверь постучали. Лиля завернулась в тонкое одеяло и села, свесив ноги с кровати.
– Заходи.
Талли с тазиком тёплой воды впорхнула, своим появлением привнося немного повседневности в отголоски этого ночного безумия.
– Ой, чем тут пахнет? – спросила она, недоуменно водя носом. – Кира, я открою окно?
Лиля кивнула. Тут остро пахло её грехопадением, многократным и изощрённым, и этот запах вызывал немедленное желание повторить его снова и снова.
Пусть это будет нашей тайной, сказала она, и Джерилл кивнул. Безумие. Кто он? Откуда?
Талли скрылась, напевая песенку. Лиля подошла к умывальнику с зеркалом и обмакнула тряпицу в таз с водой. Из зеркала на неё смотрела Лилэр, любовница крейта, которая провела страстную ночь с незнакомцем.
– Не смотри так на меня, – сказала ей Лиля. – Почему ты осуждаешь?
Лилэр смотрела внимательно, но без осуждения. Лиля вздохнула и начала обтираться тряпицей, с ужасом понимая, что каждое прикосновение тёплой влажной ткани пробуждает то, что должно было остаться в сумерках прошедшей ночи.
Она резко выпрямилась. Дилтад женился в шестнадцать. Много лет жил, соблюдая вынужденный обет безбрачия. Его жена, ясное дело, была невинна и непорочна. Он был здоров, и они с Лилей соблюдали осторожность – единственный способ, помимо воздержания, которым тут можно было предохраняться.
В затылке закололо. Она прыгнула в постель с незнакомцем, и, мало того, что он мог вести до этого распутную жизнь и подцепить что угодно и где угодно, так ещё как минимум два раза из тех, что они согрешили, могли привести к тем последствиям, которые подталкивали девушек с края скалы в прекрасные воды Голубого озера за небольшой горной грядой на востоке!
Лиля схватилась за край стола. Без тестов на беременность, ультразвука, адекватных акушеров, которых здесь просто, судя по всему, не было, без обезболивания... А что если понадобится кесарево? Она помнила, как Вера рассказывала после декрета про свои роды...
Бешеный ужас охватил её. Она вспоминала все красивые костюмированные сериалы, которые смотрела одинокими вечерами в холодной постели, пока Макс "работал над документами". "Вам придётся выбрать – супруга или наследник..."
Лестница больно била ступеньками по голым пяткам. Лиля влетела в маленькую купальню и сунула голову под струи холодной воды. Надо успокоиться. Эта паника не изменит того, что было.
Что было... Она плеснула в лицо водой, потому что тело живо откликнулось на воспоминания, которые память моментально услужливо подсунула ей. Что с ней такое-то? Надо отвлечься.
Лиля сидела на кухне, разглядывая золотистый настой ачте с кружащимися в нём листочками. Баралл вернулся из лавок и смущённо поглядывал на неё, и Паллам тоже ходила мимо кухни, пока Лиле не надоело это.
– Ладно! – воскликнула она, подхватывая кружку. – Пойду в гостиную, как приличная дама!
Талли уже прибралась в гостиной, и на столе не было пустой бутылки и стакана. На краешке стола лежал носовой платок, и Лиля прищурилась, вспоминая, что это, но тут же распахнула глаза. Джерилл принёс булку в тряпице... В носовом платке.
Она выдохнула и потёрла глаза, словно пытаясь стереть картинки, что вставали перед ними. Да что ж творится-то... Что за бури гормональные?
Надо успокоиться. Надо успокоиться и прийти в себя, потому что паника приведёт только... к панике. Здесь нет средств экстренной контрацепции, анализов, антибиотиков, ни-че-го. Да, что ни говори, а некоторые местные взгляды на добрачные отношения в таких обстоятельствах казались не такими уж дикими...
– Кира, к тебе сегодня гости, – сказала Талли, заглядывая в гостиную. – Позвать цирюльника? Я почистила синее платье.
Лиля кивнула. Надо отвлечься, и местные сплетни как нельзя кстати.
Цирюльник с каким-то суеверным ужасом касался её волос, укладывая в затейливую причёску. По-видимому, ждал от дамы крейта безумных выходок, но Лиля задумчиво сидела, перебирая пальцами тонкую ткань платка с вышитой монограммой. Две недели жить в неведении... Интересно, как тут решаются эти... вопросы?
Паллам проверяла запасы круп в шкафчиках на кухне. Лиля стояла в нерешительности, но всё же прошла и села за стол.
– Паллам, а что делают девушки, если вдруг случается поддаться... греховной страсти?
Экономка округлила рот и грустно подняла брови.
– Тут уже ничего не поделаешь. Кира, тебе не стоит беспокоиться. Крейты не отказываются от детей, никогда.
На её мягком, полном лице явственно читалось: "Не слишком ли ты поздно спохватилась, дорогуша", и Лиля вздохнула.
– Я не о дамах крейта. Я о тех, которые поддались страсти с обычным человеком, севас или катьонте. И подозревают, что будут последствия.
– Тут как повезёт. Обычно семьи договариваются. Но, бывает, когда девушка из катьонте, семья парня не хочет такого родства, и у неё не остаётся выхода.
– А какие-то средства... Порошки, таблетки, травы?
Разговор на эту тему явно был крайне неловким для Паллам, и она всё время отводила глаза. Она молчала, и Лиля решила не мучить её.
