в числе 400 человек. Боясь, что на суде откроется истина, министерство юстиции по соглашению с Плеве распорядилось, чтобы нашумевшее в Европе дело разбиралось при закрытых дверях. Во время судебных прений, отголоски которых проникали за стены закрытого зала суда, гражданским истцам из лучших представителей адвокатуры удалось доказать, что на скамье подсудимых сидят только слепые орудия преступления, между тем как подстрекатели толпы не привлечены к суду. На этом основании они требовали, чтобы дело было направлено к доследованию. Суд отказал им в этом. Тогда адвокаты, после внесения мотивированных заявлений, стали один за другим покидать зал заседаний. Наиболее видный из гражданских истцов, русский адвокат Карабчевский, сказал в своем заявлении: «Весь Кишинев был превращен во время эксцессов в громадный цирк древности, где пред глазами любопытных зрителей из администрации и армии, перед празднично одетой толпой, сгонялись на арену с одной стороны безоружные жертвы, а с другой на них напускались разъяренные звери, пока не последовал сигнал: конец! — и ужасающее зрелище сразу прекратилось». После ухода гражданских истцов суд свел все дело к обычному уголовному преступлению и приговорил первую группу подсудимых к каторжным работам, но гражданские иски разоренных евреев были оставлены без удовлетворения. Когда спустя полгода потерпевшие предъявили в Сенате гражданские иски к уволенному после погрома губернатору фон Раабену и его помощникам, как виновникам их разорения, ответчики цинично заявили, что «убытки евреев в несколько раз покрыты пожертвованиями из России, Западной Европы и Америки», — и высшее судилище империи тоже отказало в гражданских исках. Правительство не хотело создать прецедент возмещения убытков, причиненных его агентами разгромленным евреям, ибо «это поставило бы представителей администрации в безвыходное положение», как наивно объяснял кишиневский губернатор: пришлось бы увеличить государственный бюджет на миллионы рублей, чтобы расплачиваться за официальных попустителей погромов.
§ 41 Японская война (1904)
За годом первых политических погромов последовали годы японской войны и первой русской революции. На другой день после объявления войны (10 февраля 1904 г.) орган русских евреев «Восход» писал: «Не время теперь растравлять старые раны. Постараемся, поскольку это в наших силах, забыть и недавнее изгнание из Порт-Артура [27], и кишиневский и гомельский погромы, и многое, многое другое. Пусть еврейские родители не задумываются теперь над горькою участью своих детей, оставленных за бортом учебных заведений. Простыми солдатами пойдут евреи в бой, и кровь их будет так же обильно литься, как русская». Евреи пошли в рядах русской армии на Дальний Восток, чтобы сражаться за славу Николая II и за присоединении Маньчжурии к Сибири, где они не имели права жительства. Число еврейских солдат на фронте было весьма значительно, так как уроженцы западных губерний зачислялись преимущественно в сибирские полки и оказались теперь близкими к театру войны. Несоразмерно велик также был процент евреев-врачей из запаса: их мобилизовали в первую очередь потому, что они не занимали никаких государственных должностей и оказались свободными — для жертвы на полях сражения. Между тем как десятки тысяч бесправных сражались за престиж России на Дальнем Востоке, правительственный пресс не переставал давить их братьев в тылу. Из ряда мест вне «черты оседлости» администрация стала выселять семейства мобилизованных запасных солдат и врачей на том основании, что с отъездом главы семьи жена и дети теряют право жительства, обусловленное его профессией. Это показалось диким даже в Петербурге; последовало распоряжение, чтобы до окончания войны семьи мобилизованных были оставлены на местах жительства.
Но общественная юдофобия усиливалась, разжигаемая шовинизмом военного времени. Раздраженная неожиданными победами японцев, реакционная пресса («Новое время» и другие) распускала слухи, будто евреи тайно помогают «родственным им по расе» (?) японцам, чтобы отомстить России за кишиневскую резню; евреи будто бы вывозят золото за границу, закупают лошадей для Японии, собирают для нее деньги на броненосцы, натравливают Англию и Америку на Россию. Было ясно, что тут действовала шайка бессовестных агитаторов в роде Крушевана, желающая вызвать погром под модным предлогом об «измене» евреев. Эти злостные слухи намеренно распускались в марте 1904 г. перед Пасхою, как годом раньше была пущена в ход дубоссарская ритуальная легенда. «Поджигатели принялись за свое дело», — писал в те дни журнал «Восход», сообщая о панике среди еврейского населения на юге. В Кишиневе опасались повторения погрома, что вызвало усиленную эмиграцию в Америку; в Одессе зловещие слухи волновали евреев, которые стали тайно готовиться к самообороне. Тревога проникла и в заграничную прессу. Правительство, однако, само сообразило, что военное время неудобно для возобновления внутренней войны. Губернаторам были разосланы циркуляры о принятии решительных мер для предупреждения всяких пасхальных эксцессов. Новый бессарабский губернатор Урусов и одесский градоначальник обратились к русскому населению с серьезными предостережениями. Это подействовало. Как только местные власти убедились, что погромы запрещены свыше, агитация прекратилась, и в апреле газеты могли уже сообщить, что «Пасха везде прошла спокойно» [28].
Утром 28 июля 1904 года, на площади перед Варшавским вокзалом в Петербурге лежал окровавленный труп всесильного министра Плеве, убитого бомбою русского террориста в момент, когда он ехал с докладом к царю в Петергоф. Революция подняла голову. После двух лет бешеного полицейского террора, после попыток отвлечь внимание общества от реформ сначала погромами, а потом внешнею войной (Плеве стоял за объявление войны Японии, надеясь заглушить революцию патриотизмом), призрак революции грозно встал над страною. Правительство смутилось пред надвигающейся бурей и стало искать путей для примирения с народом.
В начале сентября на пост министра внутренних дел был назначен виленский генерал-губернатор Святополк-Мирский, считавшийся либеральным администратором. Он объявил, что будет стремиться к установлению «доверия» между правительством и обществом; еврейской депутации в Вильне он обещал руководствоваться в еврейском вопросе справедливостью и «добротой». Однако с первых же дней добрый министр оказался бессильным перед вновь разлившимся потоком злобы. Пошла серия «мобилизационных погромов». Мобилизуемые русские запасные, раздраженные предстоящею отправкою на поля смерти в Маньчжурии, направляли свой протест по линии наименьшего сопротивления. Пьяные солдаты вместе с городской чернью разрушали еврейские дома, били жильцов, грабили имущество. Кровавый погром произошел в городе Александрии (Херсонская губ.) в дни 19 и 20 сентября. Толпа громил ворвалась в синагогу, переполненную молящимися по случаю святого дня Иом-Кипура и избила 20 человек; среди тяжелораненых были студенты и гимназисты. Через месяц мобилизованные разгулялись на севере, в Могилевской губернии. В Могилеве на Днепре буйство солдат и местных хулиганов приняло большие размеры: пострадали самые бедные еврейские кварталы, где жертвою грабежа сделались и семейства запасных, ушедших на войну (29 октября). В Витебской губернии солдаты громили местами без различия национальности
