и даже нападали на полицию. Власти, по-видимому, боялись слишком грубо усмирять «защитников отечества», чтобы не испортить дальнейшую мобилизацию.
В те же октябрьские дни 1904 года в сессии киевской судебной палаты, заседавшей в Гомеле, начался разбор дела о прошлогоднем местном погроме. Изготовленный еще при Плеве обвинительный акт поражал своей грубой тенденциозностью. Все дело было представлено как антирусский погром, устроенный евреями из мести за кишиневскую резню; русские будто бы только оборонялись против вооруженной еврейской самообороны. Среди привлеченных к суду 60 обвиняемых было 36 евреев, т. е. разгромленной части населения. Под давлением общественного мнения правительство вынуждено было допустить разбор гомельского дела при открытых дверях, но председателю суда дана была инструкция не допускать в судебных прениях никаких политических разоблачений. В качестве защитников обвиняемых выступили лучшие еврейские и русские адвокаты (Винавер, Слиозберг, Кальманович, Ратнер, Куперник, Соколов, Зарудный и др.). Почти три месяца длился процесс — борьба между адвокатурой, желавшей раскрыть правду, и коронным судом, старавшимся ее затемнить. Произвол председателя суда заставил и тут защитников и гражданских истцов демонстративно покинуть зал суда после резких протестов против председателя. Дело закончилось в январе 1905 года присуждением половины обвиняемых, христиан и евреев, к легким наказаниям: тюремному заключению на небольшие сроки, причем суд постановил ходатайствовать о смягчении и этих наказаний, уравняв и здесь оборонявшихся с нападавшими. По поводу этого приговора русский юридический журнал «Право» писал: «Правда отчетливо выступает даже в этом приговоре. Если и евреи и христиане в убийстве, насилиях и грабежах виновны лишь в самой малой мере (иначе как объяснить крайнюю мягкость наказания?), то у всякого неминуемо должен возникнуть вопрос: кто же истинный виновник всех ужасов, творившихся в Гомеле? Ответ может быть только один: кроме христиан и евреев, есть еще третий виновник — политиканствующая бюрократия. Этого виновника не было на скамье подсудимых, но он осужден. Именно этот виновник убоялся справедливости и прикрыл ее общей амнистией».
Так кончились эти роковые два года еврейской истории, годы еврейских погромов в Кишиневе и Гомеле и разгрома русской армии в Порт-Артуре и Мукдене. Эти тревожные годы выгнали из России в Америку около 125 тысяч еврейских эмигрантов. К концу двухлетнего кошмара политический горизонт стал проясняться: набежала волна освободительного движения, в которое русские евреи бросились со всем пылом мучеников. Но им не суждено было пережить без страшных погромов даже праздник российской революции.
«Политическая весна», в форме попытки правительства Святополка-Мирского примириться с либеральным обществом, легализировала освободительное движение. Заговорщики, мечтавшие о монархической конституции, провозгласили свой запретный лозунг. В ноябре 1904 года съезд земских деятелей в Петербурге вынес резолюцию о необходимости участия народных представителей в законодательстве. Многолюдный митинг, под видом банкета адвокатов и литераторов, провозгласил такую же резолюцию, прибавив к ней требование «отмены всех национальных и вероисповедных ограничений». Пользуясь ослаблением полицейских строгостей, печать заговорила свободнее. Объявлялись программы разных политических союзов. Правительство туго шло на уступки. Оно резко осудило «шумные сборища», требовавшие изменения «незыблемых начал нашего государственного строя», но в то же время — в царском указе 25 декабря 1904 года — оно обещало ряд частичных реформ: улучшение правового положения крестьян, расширение деятельности земства, государственное страхование рабочих, смягчение полицейских и цензурных строгостей, а также «пересмотр законов, ограничивающих права инородцев» с сохранением лишь тех из них, «которые вызываются насущными интересами государства и явною пользою русского народа». Проведение полу реформ было поручено органу бюрократии — Комитету Министров: участие народных представителей было отвергнуто.
Освободительное движение толкало Николая II на новые уступки, которые вырывались у него каждый раз малыми дозами, после отчаянного сопротивления. «Кровавое воскресенье» 9 (22) января 1905 г. в Петербурге положило начало открытой революции, в которой переплелись социально-экономические и политические требования. Попытка забастовавших петербургских рабочих, направившихся огромною массою к Зимнему дворцу с петицией к царю о скромных реформах, кончилась катастрофою. Петиционеры, шедшие с крестами и хоругвями, под предводительством священника Гапона, были встречены ружейными залпами царской гвардии. Пало много жертв из участников манифестации и из публики — среди них и несколько евреев. Поведение царя, ответившего пулями на мольбу о реформах, вызвало в столицах и провинции ряд антиправительственных манифестаций, фабричных забастовок и террористических актов.
Революционное движение в западных губерниях не обошлось без заметного участия евреев, среди которых было много организованных рабочих из Бунда и других социалистических партий. В Одессе рабочий Штильман стрелял в полицмейстера и причинил ему рану; в Могилеве на Днепре еврейский юноша стрелял без результата в полицмейстера, которого считали виновником бывшего там предыдущею осенью погрома. Такие случаи давали повод правительству (после январских событий либеральный Святополк-Мирский был уволен и заменен консервативным Булыгиным) оправдывать преследование евреев, как «зачинщиков революции». Только председатель Комитета Министров Витте сделал обратный вывод из факта революционности евреев. В заседании комитета он заявил, что «замечаемое ныне среди евреев враждебное отношение к правительству вызывается тяжелыми материальными условиями, в которых живет большинство русских евреев под гнетом ограничительных законов»; он предупреждал, что полицейской власти придется еще «с повышенною энергией вести борьбу с антиправительственною деятельностью евреев, пока не осуществится возвещенное указом облегчение участи инородцев».
Между тем после этого указа в еврейском обществе начался петиционный поход на правительство, с целью вынуждения более радикальных реформ. В феврале были посланы на имя Витте несколько массовых петиций о равноправии. В петиции от имени 32 еврейских общин (Петербург, Вильна, Ковно, Гомель, Бердичев, Кишинев и др.) говорилось: «Все евреи в России проникнуты в настоящую минуту одною мыслью: что жестокая система бесконечных ограничений и стеснений подрывает самую основу их существования, что так дольше жить нельзя. Измученные всем пережитым, евреи ждут своего полного раскрепощения, ждут решительной отмены всех исключительных законов, чтобы свободные и равные со всеми они могли рука об руку с прочими гражданами великой страны работать для ее блага и преуспеяния». В записке виленской группы к последнему пункту было прибавлено: «Как культурная нация, мы требуем тех прав национально-культурного самоопределения, которые должны быть предоставлены всем народам, входящим в состав русского государства».
Освободительное движение в России разрасталось. Образовались профессиональные союзы железнодорожников, инженеров, адвокатов, кое-где начались грозные забастовки на железных дорогах, волновалось студенчество. В ответ слышались выстрелы солдат и свист казацкой нагайки. На полицейские репрессии отвечали красным террором с крайнего крыла социалистической партии. В Москве был убит генерал-губернатор, великий князь Сергей Александрович (17 февр.). Бросая разрывную бомбу в одного из подлейших членов дома Романовых, социалист-революционер Каляев едва ли подозревал, что он является орудием исторической
