– Подъедет, кир.
– Опять наверх? – умоляюще подняла брови Аяна. – Только не во дворец!
– Нет, любовь моя, – улыбнулся Конда. – Я пошёл. Арчелл, догоняй.
Он вышел, чмокнув по дороге Кимата, и мелькнул мимо окошка.
– Дворец... Дворец? – прошептала Луси, поднимая глаза. – Кира... Ты... Ты была во дворце?
Аяна отхлебнула ачте, состроила скорбную физиономию и наткнула на вилку кусок яичницы.
– Пришлось. Там... душно. А что?
Луси стояла с такими глазами, будто ей явилась душа, не нашедшая проход в долину духов.
– Говорят, крейт Алта может убить одним взглядом...
Аяна вспомнила направленную на них с Кондой линзу фойка в руках крейта Алты и ужас, смешанный с разочарованием от неоправданных надежд.
– Может быть. Но, наверное, чтобы убить, ему нужно расстояние поменьше, чем то, на котором он меня видел, – сказала она, вставая. – Или линза помощнее.
– Ты видела его?! Ты видела самого крейта?! Меглейта Алту? Он правда... Правда такой страшный?
– Издалека. Он не страшный. Он такой же, как кир Конда, только гораздо старше.
– Это твой-то кир не страшный? – пробормотала Вараделта. – Я думала, он меня взглядом прожжёт насквозь.
– Он не страшный. Вараделта, я прошу тебя, не болтай о наших делах.
– Ты за кого меня принимаешь? – возмутилась та. – Если бы не ты, меня бы уже в яму сбросили!
– В яму?
– А куда? Кто мои похороны оплачивать будет?
Миска Ишке стояла пустой. Аяна с усилием вспомнила чёрную тень, которая заметалась по комнате, когда Воло своим приходом захлопнул окно, отрезая путь к отступлению.
– Вы видели кота? – спросила она, выглядывая во дворик.
– Он вчера вылетел, когда кир влетел, – сказала Вараделта. – Кира, у вас всегда так... Оживлённо?
– Бывают такие дни, – вздохнула Аяна.
2. Я не смогу отпустить тебя
Закутавшись в свою кожуру соланума, как назвал её старый плащ Конда, она шла по мостовой. Свежесть позднего утра забиралась под капюшон, поднимая дыбом волоски на теле, а руки хранили запах корицы и мёда, чудесный, ласкающий нос. Аяна вспомнила, что уже встречалась с этим запахом на пути сюда. Тот новогодний яблочный пирог в доме киры Олдиен, где Аяна так испугалась впервые увиденных самых настоящих кирио. Ригрета тогда что-то говорила насчёт балов и приёмов. Как странно складывается жизнь! Ригрете точно бы понравилось во дворце. Она чувствовала себя как рыба в воде среди кирио, а вот Аяна скорее была похожа там на свою многоглазую рыбу, которую по ошибке выпустили в прудик у дворца орта Давута к тамошним, крупным, сытым и гладким. Те взгляды, будто водоросли, оплетающие лодыжки неосторожного ныряльщика... Бр-р.
– Аяна! – воскликнула Иллира, кидаясь к ней. – Ты всё реже заходишь. С днём рождения, милая! Я тебе твой любимый испекла, с изюмом. И вот твой подарок. Часы, как у меня. Ровно на большой пирог!
Аяна тискала маленького Астрелла, и её слова о схожести с отцом вызвали у Черилла такой прилив гордости, что он светился, как начищенный медный заварник. Иллира закатила глаза со смехом, и Аяна тоже смеялась, стоя в своей бывшей комнате, часть которой снова занимали мешки с мукой.
– Заходи почаще, – улыбнулась Иллира, глядя, как Аяна с аппетитом жуёт сдобу, в которую Садор щедрой рукой кинул в два раза больше изюма, чем обычно. – Я буду печь тебе такие. Кроме тебя тут почти никто это не ест.
Аяна возвращалась с улыбкой сквозь знакомые запахи окраинных улиц и городской шум, чувствуя, как постепенно нагревается воздух. У дверей дома она с удивлением увидела небольшой добротный и ухоженный экипаж из тех, что встречались ей на улицах, но никогда – на стоянках извозчиков.
– Ну что, готова увидеть подарок? – сказал Конда, отпуская её у дверей.
– Экипаж?
– Нет, – рассмеялся Конда. – Поехали, я покажу.
Он снял с крючка синий бархатный плащ и накрыл её плечи мягким ночным небом.
– В этот раз ты не пытаешься выпытать, куда мы едем?
– Главное, не во дворец. – Она прижалась к его плечу, устраиваясь поудобнее на довольно мягком сиденье. – Откуда такой экипаж? Никогда не встречала их на стоянках.
– Я нанял его.
– Нанял?
– Да. На конном дворе. Я, в общем-то, могу купить тебе собственный, но для него нужно будет арендовать сарай...
– Нет-нет. Просто любопытно. Мне и извозчик годится. Конный двор? Я что-то слышала от мальчишек...
– Это в сторону маяка. Там большие конюшни, каретные сараи, таверны извозчиков и и даже их постоялые дворы. Там же рядом и каретный цех. Это дело Шоан. Извозчиками занимаются Краэн. Это вечная борьба и вечное сотрудничество, поскольку оба постоянно пытаются прибрать к рукам дело другого. Они женили своих детей столько раз, что, если бы не родовые книги, все уже бы запутались в их родственных переплетениях.
– Ничего себе.
– Да. Они пошли по мирному пути. Чаще вражда приводит к пополнению склепов, а не детских.
– Конда, Вараделта сегодня говорила о какой-то яме...
– Яме?
– Да. Куда скидывают, если нет денег на похороны.
Конда замолчал и нахмурился.
– Я всё равно узнаю. Не от тебя, так от кого-то ещё.
– Ладно. Если у человека нет денег и нет родни, которая оплачивает его похороны, его хоронят в общей... могиле. В той же, куда... Айи, пожалуйста.
– Говори.
– Опять командуешь? Лошадей не хоронят в могилах и склепах. Если лошадь пала на улице, владелец оплачивает вывоз... тела. Его закапывают в общей яме. Это за кладбищами севас и катьонте, за мысом. Из этих денег вычитается... ну, скажем, налог. Он идёт на захоронение людей, за которых некому платить. Их хоронят там же, с павшими лошадьми.
Аяна потрясённо молчала. Конда внимательно посмотрел на неё и удручённо покачал головой.
– Мне жаль, что тебе пришлось столкнуться с таким.
– И после этого тут у вас называют надругательством над останками, когда человек добровольно оставляет своё тело для изучения?! По крайней мере, его потом предают чистому огню!
– Да. Ваше прощание чистое и искреннее. Оно рвёт душу.
Аяна взглянула в его глаза и увидела в них зёрна, падавшие из её ладони на борт погребальной повозки четырёхлетнего Витара.
– Если со мной что-то случится в море или в дороге, и я не вернусь, – сказал Конда, опуская потемневшие глаза, – попрощайся со мной так, как будто я... ушёл у тебя на руках.
Аяна вцепилась в его камзол так, что костяшки побелели.
– Нет... Нет, – прошептала она, утыкаясь мокрым лицом в расшитый золотистыми извивами бархат. – Нет. Я не смогу. Не смогу. Я хочу жить в надежде, что ты вернёшься. Я живу этой надеждой. Не хочу представлять тебя... Я буду жить в ожидании того, что ты шагнёшь, распахивая дверь, и скажешь – "Айи!", радостно окликая меня. Прости. Я не смогу отпустить тебя.
– Какие-то нерадостные темы мы выбрали для твоего дня рождения. Не находишь?
– Нахожу. Я сейчас вытру слёзы об твой красивый камзол, а ты потом поцелуй меня, и ещё раз, и покажи мне свой подарок. Хорошо?
– Айи, я здесь, и я твой. Вытирай об меня что хочешь, только не расстраивайся из-за того, что ещё не случилось.
– Я постараюсь.
– Приехали.
Аяна выглянула в окошко и с любопытством сморщила брови.
– Мы в гости? К кому? Твои друзья? – Она вдруг увидела свой подол и встревоженно обернулась на Конду. – Моё платье... Конда, я не переоделась!
– Ничего.
Катьонте в ливрее цвета осенних прелых листьев открыл перед экипажем невысокие створки ворот, и лошадка зацокала по ровной брусчатке к крыльцу дома, покрытого светло-серой штукатуркой и обвитого ноктой, слегка, впрочем, поредевшей.
– Добрый день, кир, – сказал катьонте, подбегая к экипажу.
– Добрый. Проводишь?
– Прошу.
Аяна шагала, положив руку на локоть Конды, по серо-коричневым ступеням к двум резным створкам дверей, стёкла в верхней части которых складывались в узор из ромбов. Катьонте открыл перед ними дверь.
