– Я не могу сказать тебе. Это может навредить нескольким людям, если всплывёт.
– Ты считаешь, я буду болтать насчёт твоих дел? – изумился Джерилл.
– Ты камьер. Камьеры дружат и обмениваются сплетнями.
Джерилл резко сел на постели, потянулся к изножью и вытащил нож из ножен на поясе, что висел там, потом повернулся к Лиле.
– Клянусь кровью своего рода, что ни словом, ни делом не наврежу тебе. Что буду помогать по мере сил и возможности, Лиллин.
Лиля сглотнула. С его руки капала кровь. Дошло, значит, дело до клятв на крови...
– Меня зовут Лиля, – сказала она, глядя на капли, что падали на светлую простыню. – Что же ты... Зачем? Мы просто палец кололи...
Она взяла у него нож и зажмурилась, чиркая по ладони.
– Клянусь, что ни словом, ни делом не наврежу тебе... – Лиля на ощупь схватила его за руку, потом открыла глаза. Он смотрел на неё удивлённо и будто немного испуганно.
– Я крови боюсь, – сказала Лиля, стараясь не смотреть на их руки. Она вытянула платок из кармана и подсунула его между их ладонями. – Почему ты удивился?
– Я думал, ты просто примешь клятву. – Джерилл вдруг улыбнулся. – Вы кололи палец?
– Да. В детстве с друзьями, когда клялись дружить вечно... Кололи пальцы и прикладывали. Вот так. – Она забрала у него руку и показала.
– Кровные клятвы – не детская забава, – хмыкнул Джерилл. – Ли... льэр.
– Почему ты так произносишь моё имя? – удивилась Лиля, вспоминая те же затруднения с произношением у Дилтада.
– Оно... звучит слишком необычно. Язык так и тянется его сделать попривычнее. Расскажешь теперь?
– Мне придётся пробиться в театр крейта. Я не знаю, получится ли у меня вообще, но это необходимо сделать. У меня мало времени. Мне нужно наладить связи. Помнишь, ты пил со мной вино в доме дамы крейта? Это связано с ним. Тот человек, которому нужны эти связи, занимается этим вином.
– Почему он не попробовал просто прислать его во дворец, в подарок? Мне кажется, его даже сам крейт бы оценил.
– Дело не в этом. Он не глава рода. Отец распорядился оставить ему три виноградника на юге, огромных. У него там винодельня. Но глава рода, старший брат, хочет продать эти виноградники. Я не понимаю его. Он мог бы получать с них прибыль... Вино прекрасно!
– Вино прекрасно. Да. Думаю, это дело принципа. Многие кирио не любят, когда младшие в роду имеют какую-либо власть.
– Да. Он не любит. Он угрожал охладить пыл младшего брата, начав с его жены.
Джерилл лёг рядом с ней, опираясь на локоть, и поднял бровь.
– Мне кажется довольно странным то, что этот человек, младший брат, в таких обстоятельствах не выбрал самый распространённый способ прекратить эту распрю.
Лиля молчала, и он внимательно глядел на неё.
– О.
Она отвела глаза и сидела, ковыряя родинку на коленке.
– Даже так.
Лиля закрыла глаза, вспоминая, как она взяла запотевший стакан с подноса. Слева сидел Тадел, справа – ублюдок, который издевался над Миррим. Холодное стекло жгло руку неистово.
Она зажмурилась.
– Я не хочу больше марать тебя в этом. Я превратилась в чудовище. Ты далёк от этих интриг и происков.
– Ты сама сказала, камьеры дружат. У меня есть друзья и при дворе. Я не так далёк от этих интриг, как тебе могло показаться. Ты не думала, что я могу быть чёрным не только снаружи?
– Ты не чёрный. Твоя кожа – как орех кеста. Как мёд. Касанье губ твоих мне слаще мёда, пьянящее вино...
– Ты знаешь арнайские стихи? – изумился Джерилл. – Да кто ты?
– Я – просто я. Джерилл, я в любом случае не смогу приходить к тебе. Если я попаду в театр крейта, я не смогу выходить дальше решётки парка, пока...
– Пока не найдёшь покровителя. – Джерилл положил ладонь ей на щёку. – Я знаю. Я навещу тебя там. У меня, знаешь, свои связи. Камьеры – как комары.
– Истинный камьер найдёт лазейку. Зачем ты будешь искать встречи со мной, Джерилл?
– А почему ты сказала, что тебе больно расставаться со мной?
Лиля закрыла глаза. Она не могла сказать. Все, кому она говорила эти слова, уходили от неё, обманывали, предавали или умирали. Эти слова бились у неё в горле, но она больше не скажет их. Ей слишком дорог этот мужчина, которого она почти не знает, которого она желает так сильно, что внутри всё словно плавится.
Он смотрел на неё, потом поцеловал.
– Пусть всё будет так, как будет, – сказал он, прижимая её к себе. – Мы поклялись.
Она кивнула, стискивая его рёбра и вдыхая его запах.
Смирная лошадка увозила её по улице Веапренталме на юго-запад, к берегу кирио. Пусть всё будет так, как будет.
Лиля прислонилась виском к окошку, отодвинув занавеску. Лавки проплывали мимо. Около некоторых стояли мальчишки-зазывалы, подскакивая к прохожим и настойчиво приглашая внутрь. Агрессивная, однако, реклама...
В такие моменты, как этот, происходящее наиболее остро казалось каким-то нереальным. Она оставила машину на улице Старозабежной, возле фонарей какого-то пустыря, и вот она едет в затёртом экипаже от мужчины, к которому её тянет так, что сил нет терпеть, и везёт в волосах его запах, а на теле – тяжесть рук.
Мучительная истома скрутила её, закружив голову и выбив дыхание. Лиля скорчилась в беззвучном рыдании. Развернуть извозчика... Выскочить! Бежать к нему!
Лавки проплывали мимо, и она сидела, стиснув зубы. Здесь даже не на что отвлечься от этих мыслей. Сесть с пивом на диван, закурить и включить какой-нибудь сериал, смеяться и плакать под него.
40. Я впишу это в завещание
Лиля вошла в боковые ворота дома Бинот и прошла мимо сарая, захватив высохшие платья Миррим. В комнате она сложила их в комод, переложив веточками менты, и села рядом с Миррим, глядя, как та причёсывает гребнем густые пряди.
– У тебя просто роскошные волосы, – сказала она, распуская волосы и заплетая косу заново. – Не то что мои.
– Зато у тебя цвет красивый. Я редко встречаю светлые волосы. Говорят, такие светлые волосы у высокородных из Койта.
– Мои волосы выцветали летом, – улыбнулась Лиля. – Было красиво. Они были как дымка. А теперь без солнца – просто сероватые.
Она вспомнила Пашку-Пабло и грустно вздохнула. Вот бы посидеть в салоне, в спа, поплавать в бассейне... Помыться под душем, в конце концов! Сходить на маникюр... Обновить брови... Хотя зачем ей брови. На этаже катьонте нет зеркал.
А вот в гримёрке дворца крейта есть.
Мысль ударила наотмашь. Ей придётся налаживать связи... Надо будет постараться не доводить дело до постели. Просто сначала наладить знакомства. Поулыбаться, втереться в доверие...
Она сидела, усердно обманывая себя, и это ей почти удавалось. Миррим заплела волосы и закрутила их в тугой пучок, и тоже села, глядя в стену.
Тадел уезжал, не завтракая, и Ларат тоже постоянно отсутствовал. Он приходил с запахом хмельного, но абсолютно трезвый, с трезвыми глазами, и иронично поднимал бровь на встревоженные вопросы Лили. В один из вечеров под очень неодобрительными взглядами Тадела он привёл в дом компанию кирио, и Лиля, которая носила им вино, заметила, как он опускает руку со стаканом, выливая содержимое в большую серебряную вазу на полу.
– Мне невероятно повезло, – сказал он через пару дней после праздника Нового Года, на котором Миррим даже пару раз улыбнулась. – Я устроил тебя в театр.
Лиля вздрогнула. По телу пробежали мурашки. Нет... Надежда на то, что всё как-то само собой решится, ещё трепыхалась в ней.
– Я загонял Касилла, собирая и распространяя сплетни, а ты выглядишь так, будто лежала поперёк улицы Эрвандес, а по тебе проехал кортеж крейта.
– Кортеж...
– Да. У него карета, запряжённая восьмёркой, и огромная свита. Только он не ездит по Эрвандес. У него от дворца в объезд города отдельная дорога в тоннеле под горой. Я не об этом. Лилэр, возьми себя в руки. Ты должна понравиться руководителю театра, понимаешь?
– Прослушивание, – кивнула Лиля. – Да. Я поняла. Ты понимаешь, что у меня никакого таланта? Вообще? Совсем?
