– Я уезжаю в эйнот, – радостно сказала она.
– Аяна, я пришлю тебе письмо, как устроюсь.
– Погоди! У меня есть для тебя кое-что!
Аяна метнулась наверх и вернулась в гостиную с расшитой пелёнкой.
– Вот. Это мой подарок, – с улыбкой сказала она. – Надеюсь, тебе нравится.
– О! Я, пожалуй, припрячу пока, – хихикнула Гелиэр. – В доме Пай ещё никто не знает... Никто, кроме меня, тебя и Мирата. Иначе бы в эйнот меня не отпустили. Спасибо. Это потрясающе. Как у тебя получается такая изнанка?
Они болтали в гостиной, пока Юталла на кухне не начала слишком уж громко кашлять, и Гелиэр спохватилась.
– Я же к тебе заехала на пару минут! Ох!
Аяна с улыбкой проводила её. Ну вот и уехала Гелиэр. Очередное расставание... Конечно же, временное. Это не может быть иначе. Неделя пролетела в прогулках верхом с Лойкой, которая приезжала лишь обедать и спать, и в поездках с Киматом к бухте. Май, цветущий май плыл над заливом, и вода с каждым днём становилась всё теплее.
– Крейт Алта покинул столицу. Его экипаж, запряжённый восьмёркой лошадей, выехал за ворота дворца в понедельник утром, – читала Вараделта с восхищением. – Восьмёрка! Ничего себе, какая роскошь!
– Он всегда в мае уезжает,– сказала Луси, мечтательно глядя в окно.
– У него у моря огромный дом... Древний замок, который восстановили.
49. Н-на тебе!
Входная дверь хлопнула, и Аяна встала.
– Кира! Ты тут? – Верделл заглянул на кухню. – Где Лойка? Ты не видела её?
– Время идёт, но некоторые вещи остаются неизменными, – вздохнула Аяна. – Она была тут с утра. Передать ей что-то?
– Она забрала мои вещи, – сказал Верделл, ероша вихры. – Я сам возьму.
– Стой! – крикнула Аяна ему в спину. – Я скажу ей...
Она поднялась за ним в комнаты женской половины, но он уже шёл навстречу, недовольно нахмурившись.
– Я к себе, – сказал он, запихивая флейту в сумку. – Тут моя помощь нужна?
Аяна покачала головой и хотела остановить его, но от его спины так и веяло злостью, и она вздохнула, глядя, как Нодли бодрой рысцой уносит его в сторону порта.
Кимат катал по ковру большой мяч, когда Лойка распахнула дверь в детскую.
– Ты брала мою флейту? – раздражённо спросила она. – Флейту и мой гребень?
– Верделл забрал... Он сказал, это его вещи.
– Они уже больше недели мои, – сердито сказала Лойка. – Не поздновато он спохватился? Я почти разучила ту мелодию. Он у себя? На Анемостре?
– Не знаю, – пожала плечами Аяна. – Он не разговаривал со мной. Хочешь – найди Арчелла, он должен знать.
Лойка унеслась, и Луси, которая пришла сменить Аяну, охнула в коридоре.
– Она носится, как ураган, – сказала она, оборачиваясь. – Того и гляди сметёт. Я приготовила ужин, кира. Вынесем сегодня столик в сад?
Аяна кивнула, с удовольствием предвкушая ужин на свежем воздухе.
Мотыльки и кружились над фонарём, создававшим неплотный кокон жёлтого света среди густых синих сумерек. Ветер шумел в кронах деревьев олли за оградой. Конда потянулся и откинулся на траву, глядя в ночное небо.
Аяна легла рядом, разглядывая его профиль, и он повернулся к ней.
– Опять съедаешь меня взглядом? Давай лучше поиграем в гляделки.
Потревоженные иррео, прозрачные, невесомые, как порыв ветра, вылетали из густой травы, чтобы опуститься на неё на несколько па дальше. Ночная хищная птица бесшумно скользнула над садом, потом пролетела над рощей, выслеживая маленьких бурых ночных мышей с короткими хвостами.
– Мы выиграли, – сказал Конда, поправляя смятое покрывало. – Как всегда.
Тихий, нежный голос флейты лился над миром, иногда сбиваясь, но сразу нащупывая течение мелодии.
– Меня завораживает, как из куска дерева и обычного дыхания, просто потока воздуха, получается музыка, – сказала Аяна, прислушиваясь. – Это как чудо.
– Мы сами – музыка, – улыбнулся Конда. – Просто она так глубоко, что её не слышно. Для того, чтобы услышать её, нужно извлечь её... Извлечь это движение. Направить его, как дыхание, как смычок на струнах, как шаги по скрипучей лестнице. Шум ветра в листве, подземные потоки – это тоже своего рода музыка. Всю жизнь, от начала и до конца, мы двигаемся в ритме биения нашего сердца. Моё бьётся чаще, когда ты рядом.
– Моё тоже, Конда. Пойдём в дом?
– Не хочу. Позже.
Утро заползло холодком под плотное покрывало. Аяна открыла глаза и перекатилась на бок, отлипая от живота Конды, потом села и вытряхнула из волос траву и несчастных заблудившихся муравьёв. На ноге разгорались два комариных укуса, постепенно опухая.
– М? – сонно пробормотал Конда, пытаясь нашарить её рядом с собой.
– Ты не застудил спину? – тихо спросила Аяна, с беспокойством глядя на него. – Мы заснули прямо на земле.
– Я заснул на покрывале, а ты – на мне, – сказал Конда, садясь рядом и глядя на её ногу. – О. Ты приняла удар на себя. Обычно кусают меня.
– Да ты и сам в этом деле не промах, – хихикнула Аяна, натягивая нижнее платье. – К счастью, у комаров нет зубов, как у тебя. Пойду поставлю ачте.
Заварник тихо булькал над углями, а яичница шипела на сковороде, когда хлопнула входная дверь.
– Где Лойка? – угрюмо спросил Верделл, заглядывая на кухню. – О, яичница. Можно?
– Ночью была тут, – улыбнулась Аяна. – Луси приготовила ещё и кашу, хочешь? Держи тарелку.
Он быстро управился с завтраком, потом отломил большой ломоть хлеба.
– Зачем ты её ищешь? – спросила Аяна, убирая тарелку в лохань.
– Она забрала мои вещи, – буркнул он, лохматя волосы. – Пришёл за ними.
Он встал и резко вышел, а Аяна недоуменно сморщилась, потом вспомнила мелодию флейты из окна ночью и ещё больше удивилась.
– Я пошёл. – Конда вышел из гостиной с бумагами и зевающим Арчеллом, который брёл за ним следом. – Арч со мной.
– Я тоже, – сказал Верделл, запихивая флейту в сумку.
Лойка пришла вечером, разминувшись с Ирселе, который принёс копчёный окорок от благодарного мясника, и устало зевала, потягиваясь.
– Я была в хранилище, – сказала она, с аппетитом уминая хлеб с мясом. – Шако дал пропуск.
– Верделл приходил, – сказала Аяна. – Сказал, ты забрала его вещи.
– Ну да. Вчера. Я залезла в окно. Забрала всё, что он унёс.
– Он утром приходил снова. Снова унёс...
Лойка взметнулась, свирепея.
– Да что он творит? – воскликнула она. – Зачем ему эта флейта? Он же не играет на ней!
– Купи себе другую, – пожала плечами Аяна. – Чего ты так злишься?
– Я хочу эту! Я привыкла к ней, и у неё чистый звук! А гребень хорошо пахнет! – почти крикнула Лойка. – Они ему всё равно не нужны! Он не пользуется ни тем, ни другим!
– Флейту он покупал себе, а гребень хранил для жены, – нахмурилась Аяна. – Лойка, тебе...
– Это я его научила играть на флейте! Она моя! И гребень теперь мой! – заорала Лойка, кидаясь к дверям. – Какого чёрта он их забрал?
Аяна проводила её взглядом и вернулась к кастрюле, где булькало тушённое с клубнями соланума мясо, а Ишка подобрал вытянутую было лапу, делая вид, что ничего, ну совершенно ничегошеньки не замышлял в отношении него.
Мелодия летела над садом, беспокойная и торопливая, и Конда поднял голову на окна дома.
– Она лазит к нему через окно и забирает флейту, – устало сказала Аяна. – Это длится уже неделю, и нет этому конца. Я предлагала ей купить другую, но Лойка – это Лойка. Я не понимаю, что они творят.
– Интересно, – хмыкнул Конда. – Флейта прекрасно помещается в сумку. Стоит ей забрать её с собой с утра, или ему – не класть днём на полку, и игра прекратится.
– Ты считаешь...
– Они обижены друг на друга, – пожал плечами Конда. – Они оба могут сколько угодно говорить, что этот брак – меньшее из зол, но они обижены и злятся друг на друга, на нас и на себя.
– Я не хочу сегодня спать с муравьями в волосах, – сказала Аяна. – пойдём в дом?
– Пойдём, – сказал Конда, подхватывая посуду со столика. – Захвати заварник.
