– Вараделта, не плачь, – расчувствовалась Аяна. – А то я сейчас тоже заплачу! Давайте приготовим лепёшки с яйцом, а вечером откроем бутылочку вина. Прямо тут, на кухне, и никто не будет светить тут своей лысиной, умело спрятанной среди густых волос по бокам, да, Делли?
– Я вернулся, – сказал Конда, заглядывая к ним. – М-м, Айи, как пахнет! Я такое уже ел, и, помню, мне понравилось. О, и похлёбка. Я это всё буду. Луси, прекрати это. Я голодный, и совершенно спокойно могу поесть тут. Или ты хочешь убирать ещё и в столовой?
– Нет, – испуганно покачала головой Луси, глядя в пол. – Прости, кир. Просто я ещё не работала в домах, где кирио... Едят на кухне с самыми низкими катьонте. Прошу прощения.
Конда поел, с интересом поглядывая на её смущение, потом поблагодарил и вышел, уводя за собой Аяну.
– Я вечером уеду в дом Пулата, – сказал он. – Надо забрать некоторые документы и подписать бумаги. Пойдём, сыграем ту песню.
– Кимо спит. А я чуть позже хочу размять Ташту.
– Тогда давай "Танец журавлей". У нас уже хорошо получается. В этот раз точно получится. Погоди, я передвину столик в гостиной.
Негромко мурлыкая мелодию, Конда танцевал, изредка напоминая Аяне последовательность движений.
– У тебя хорошо получается. Смотри мне в глаза, – сказал он, обходя её справа и кланяясь.
Аяна прислонила ладонь к его ладони и присела, изящно отставляя ногу, потом шагнула назад и снова вперёд, глядя в пол.
– Там, та-ли-та-ли-да, та, та, – напел Конда. – Это танец танцуют, глядя в глаза, иначе в нём никакого смысла.
– Я хочу в этот раз выучить движения, – сказала Аяна, отступая вбок и возвращаясь назад, скользя взглядом по узорам ковра. – Все, а не как в прошлый раз. Мне хватает того, как ты касаешься моей ладони.
– Айи.
Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом.
– Я же говорила, – с чувством сказала она, затягивая шнуровку корсажа. – Каждый раз одно и то же! Каждый раз! Я хочу выучить этот танец! Ты обещал научить!
– Ну, не совсем одно и то же. Мы выучим... рано или поздно, – сказал Конда, натягивая рубашку. – Весь, до конца. Когда ты перестанешь вот так кидаться на меня, как волна, хищно утаскивающая несчастного пловца в глубокое синее море, провозя его спиной по гальке и острым камням.
– Я не виновата, что тут такой жёсткий ковёр.
– В следующий раз будем разучивать в спальне. Для той части, которую мы освоили, там достаточно места.
– Ты смеёшься надо мной. Ты сам дразнишь меня, и потом смеёшься надо мной.
– Надеюсь, ты не обижаешься.
– Нет. Мне не надоедает эта игра.
– Мне тоже, – сказал он, целуя её. – Я пошёл.
7. А не надо меня останавливать!
Ташта тянулся за лаской, обнюхивал руки Аяны, и очень обрадовался, когда из кармана штанов она достала пучок моркови и половину сухой лепёшки.
– Твой конь пытался укусить второго конюха, – сказал Весейме, сидевший на кипе сена в углу. – Он очень хищный.
– На самом деле это не конь. Это кийин, – улыбнулась Аяна, выводя Ташту за корде из дверей. – Он кусает грешников. Тех, кто не моет руки.
Весейме быстро сунул руки в карманы, потому что Ташта недвусмысленно прижал уши и покосился на него. Аяна еле сдержала смех, запрыгивая на гнедого и представляя, как красиво, наверное, со стороны выглядит её коричневый плащ в этом движении.
Зимний Арнай в этой его части был грустным, но не унылым, и напоминал её старый зелёный костюм, прикрытый коричневым плащом. Листва на деревьях не опадала полностью, хотя и теряла изрядную долю зелёного цвета, становясь тоскливо-коричневатой, трава выцветала, сохраняя лёгкий зеленоватый оттенок. Берег кирио и порт остались позади, Ташта уверенно шёл рысью по северной окраине и дальше, к полям, рощам и лугам.
Каделе взлетали из-под копыт Ташты, бойкие, вёрткие, стремительные. Они усаживались на ветки, сливаясь с пёстрой коричневой корой среди поредевших листьев, дрожащих в порывах ветра. Аяна доехала почти до самого перевала, потом обочина стала каменистой, и она направила Ташту обратно в Ордалл.
Город лежал перед ней, будто вышитый странными разнообразными бусинами, между двух складок гор, большим воротником обрамляя ровно вырезанный залив, дымя очагами, каминами, печами, под седым зимним небом, низким, уходящим к горизонту, за край видимого мира.
– Инни, Ташта!
Галоп Ташты был похож на полёт, переполняющий восторгом. Аяна неслась, сливаясь с ветром, замирая от радости, а Ташта рвался вперёд, повинуясь древнему стремлению и смыслу существования любой лошади – бежать, бежать, встречая ветер широкими ноздрями, отталкивая мир от своих копыт.
– Держи. – В ладонь Весейме опустилось пять медяков, и он довольно улыбнулся. – Если он попробует сожрать коваля, скажи.
– Хорошо. Спасибо, Анвер.
Аяна шла, пиная камешки, попадающиеся на дороге и гадала, сколько лет этим ровным, плотно подогнанным друг к другу камням, окроплённым мелким сеющимся дождиком, рябым, кое-где складывавшимся в рисунок. Но показавшийся из-за небольшой рощицы олли дом в белой штукатурке прервал её размышления. У ворот была привязана лошадь, Аяна зашла в дом, оглядываясь.
– К тебе посетитель, Анвер, – сказал Тарделл, разглядывая с подозрением странную бороду Аяны. – В гостиной.
Аяна нахмурилась и шагнула в гостиную, но попятилась.
– Здравствуй, Анвер, – встал ей навстречу Воло. – Наслышан...
Он вытянул шею и напряжённо вгляделся в её лицо, потом сделал шаг к ней и вгляделся пристальнее.
– Катараме... – тихо пробормотал он. – Это...
– Я слушаю тебя, – устало сказала Аяна, стоя на пороге. – Что ты хотел?
– Если бы не твой голос, – сказал Воло, убирая протянутую для рукопожатия ладонь, – я долго находился бы в заблуждениях относительно тебя. Надо признать, это довольно изобретательно. Я не трону тебя и не обижу.
– Можете идти, – с некоторым сомнением сказала Аяна Луси и Тарделлу, которые с видимым беспокойством ждали в коридоре. – Что ты хотел?
Она шагнула в гостиную и закрыла дверь.
– Я получил согласие на визит из дома Нелит. Так как в отсутствие отца я исполняю обязанности главы рода, то счёл своим долгом проверить, что за знакомство завела кира Атар. Теперь я понимаю, почему мне незнакомо это родовое имя.
Воло стоял у окна, прямой, высокий, темноволосый, ни капли не изменившийся с той весны, когда он так же стоял с ней один в комнате и убеждал её в том, что ей нужно отказаться от своей любви и отпустить Конду. У Аяны свело скулы от злости на него, но она лишь скрипнула зубами и села на диванчик.
– Отлично выглядишь, – сказала она. – Просто превосходно, не считая синяка. Видно, что много времени проводишь на свежем воздухе и хорошо питаешься, не правда ли?
Воло сжал челюсти, потом отвёл взгляд.
– Он пытался навредить себе. Он разбил плечи об дверь, после того как сломал об неё всё, что было в каюте, и у нас не было гватре, чтобы хоть как-то помочь ему успокоиться. Я был против, но не мог ослушаться.
Аяна представила всё, что он говорил, и багровые всполохи лизнули комнату. Воло слегка попятился.
– Зачем ты приходишь? Что тебе нужно?
– Я могу помочь ему. Я могу помочь ему с деньгами на развод. Но...
– Это ты приложил руку к этому браку? – перебила его Аяна. – Ты? Это ты нашёл девушку с похожим именем и волосами? Чего ты добивался? Ты свёл его с ума этим браком!
– Клянусь, это была не моя идея. Мы с командой поклялись молчать о том, что было. Мне даже пришлось солгать Иллире о том, что Верделл...
– Ты хоть понимаешь, что ты натворил? – воскликнула Аяна. – Ты это понимаешь? Ты сказал женщине, что её ребёнок умер! В тебе есть хоть что-то человеческое?
– Я считал, что он остался в долине. В вашей чистой, наивной долине, не тронутой пороками.
– А он пошёл со мной. Он пошёл со мной и попал на каторгу, – сказала Аяна злобно. – И он ещё говорил, что вы вернётесь за нами. Какое там! Ты предпочёл похоронить его заживо, только чтобы не дать Конде вернуться ко мне!
