– Мужчина, который творит такое с виноградом, заслуживает восхищения и награды, – сказала та, отпивая глоток и смакуя его на языке. – Это потрясающе. А этот сыр...
Аяна вздохнула и достала из шкафчика блюдце с сушёными фруктами.
– Держи. Вместе ещё вкуснее.
– Это что, изюм? – скривилась Ригрета. – Ох, небеса, убери это... Пожалуйста. Это преступление против добра – делать такое с тем, что можно пустить на вино. Мерзко.
Она вдруг замерла, глядя в окно.
– Это... Что это?
Ишке тяжело спрыгнул на пол у своей миски, подобрался, вытянул на полу длинный хвост, и с аппетитом, чавкая, принялся уплетать куриные обрезки. Закончив, он подошёл к Аяне и вспрыгнул ей на колени.
– Это же мой котик, – сказала она гордо. – Ишке.
– Вот это морда, – восхитилась Ригрета. – Я и не представляла, что он такой. Ладно. В общем, тебе надо найти своего кира и попросить о помощи. Но сначала помириться с ним. Желательно пару раз.
– И где же я тебе найду его? – печально спросила Аяна, разглядывая вино на донышке стакана. – Он уехал...
Вдруг тревога охватила её. Он ушёл из дома в таком состоянии... А что если он пошёл в дом Пулата и там встретил Воло? Он был в ярости! Какая же она тупая! Надо было впустить его!
А она сказала – иди и убей... Что она натворила?!
Аяна вскочила, отчего Ишке спрыгнул с её колен на пол, и суетливо налила себе ещё вина.
– Что случилось? – взволнованно спросила Ригрета, заражаясь её беспокойством.
– Случилось то, что я тупая, – тревожно проговорила Аяна, провожая взглядом Ишке который обиженно выпрыгнул в окно. – Я дала ему уйти в такой ярости! Ригрета, что я натворила? Я могла бы сейчас обнимать его, а вместо...
– А ну иди сюда, – хрипло сказал Конда, подхватывая её за талию и вынося в коридор. – Ну-ка пойдём.
Волна облегчения пополам с яростью захлестнула Аяну. Она вырвалась и вцепилась в его камзол.
– Как ты мог уйти? – пробормотала она, запинаясь об ступеньки, между неистовыми поцелуями. – Что ты творишь, Конда?
– Ты не впустила меня, – хрипло шептал он, свирепо дёргая шнуровку её платья, ногой закрывая дверь. – Как ты могла?
– Я была в ярости! Я и сейчас в ярости!
– Я тоже! Ты не видишь? – воскликнул он. – За что ты так со мной?
– За то, что ты кидаешься на него! – почти крикнула Аяна, и отлетевшая от штанов пуговица глухо стукнула в стену. – Я не хочу потерять тебя!
– И я! – хрипло крикнул он, с силой швыряя гребень в сторону. – И я не хочу терять тебя!
– Я боялась за тебя! Я злюсь на тебя!
– Что мы творим? – прошептал он свирепо, прижимая её к неприлично мягкой кровати. – Что... Мы... Творим?!
9. Больной, безумный мир
– Конда, там Ригрета приехала, – прошептала Аяна, утыкаясь ему в шею. – Ты видел?
– Я не особо рассматривал. Это Ригрета?
– Да. Харвилла запер кир Дарв Рашут. Это вообще законно?
– Нет, как и то, что ты сейчас со мной делала, – прошептал Конда. – Дарв – это...
– Около Эдеры.
– А, погоди... Далеко. Считай, четверть Арная. Это тот, который в дальнем родстве с крейтом. Про него ещё слухи ходили, что он разоряет эйнот.
– Там нечего разорять, – сказала Аяна, вспоминая вздутые животы детей деревни кира Дарв. – Уже нечего. Когда ты сказал в долине про детей, истощённых голодом, я не могла поверить, что такое бывает. Лучше бы я не верила и дальше.
– Иди сюда, – прошептал Конда, подтягивая её поближе.
– Подожди. Мы уничтожили постель. Вставай, тут надо всё поправить.
– Это незаконно, – сказал Конда, подбирая подушку у двери. – Но так обычно и бывает. Если у него нет родственников, которые заявят о пропаже человека, это дело и рассматривать никто не будет.
– Арнай огромный, – повернулась к нему Аяна, расправляя широкую пухлую перину. – Если, допустим, у него родственники в Димае, как они узнают?
– Севас – считай, что никак, – Конда подобрал простыню и протянул два угла Аяне. – Сколько таких случаев остаются скрытыми от чужих глаз? Не счесть.
Простыня, надуваясь парусом, накрыла перину, и Аяна приподняла угол матраса, заправляя её.
– Ты сможешь вытащить его?
– Думаю, да. Почему нет? Завтра напишу письмо. Я мог бы написать жалобу на Дарв, чтобы советник крейта по земельным делам послал людей с проверкой на злонамеренный вред арендаторам и крестьянам эйнота, но это займёт много времени. Сколько он там уже?
– В середине сентября они были у Суро Лутана... Месяц, наверное.
– Ну, истощённым он от этого не станет, но вот здоровье может пострадать. Думаю, письмо с намёком на возможность такой проверки быстрее сдвинет дело с мёртвой точки. Вряд ли этих предполагаемых проверяющих обрадуют известия о севас, запертом в подвале у кира.
– Спасибо. Если честно, я даже не знаю, севас он или нет. Его родовое имя – Алвонерта.
– Да, скорее всего, севас.
– Интересно, откуда он знает арнайский, – задумчиво сказала Аяна, ныряя под одеяло.
– Если судить по тому, что я уже знаю с твоих и его собственных слов, я бы сказал, что он как твой брат Ансе. Только тот применяет грифель для создания образов, которые ты видишь сразу, глазами, а Харвилл действует немного сложнее. Ну, у Ансе всё впереди. Однажды он начнёт говорить своими рисунками... над тем, что изображено на них, и я хотел бы посмотреть на это. Символы. Двери, которые ты не откроешь, если по пути к ним не подобрал ключ - а может, и вовсе не заметишь не то что замочную скважину, но и саму дверь. Такое завораживает.
– Я бы тоже хотела посмотреть.
– Я отвезу вас в долину. Мы съездим туда. Как-то я сказал, что ты посмотрела без меня мир, но это не совсем так. Ты не видела Койт, Харадал, Паден, Телар... Кутар предлагать не буду. А вот степь я бы и сам хотел посмотреть. По твоим рассказам, она прекрасна.
– Твои мечты очень просторные, – сказала Аяна, прижимаясь к Конде. – Я бы даже сказала, безграничные. Просто бескрайние. Когда ты говоришь о них, я опять лечу над миром, разглядывая его сверху. Или вообще несусь в пустоте меж звёзд к тем солнцам, которые вижу в твоих глазах, когда они не пылают от гнева, как сегодня.
– Я поговорил с ним, – сказал Конда, немного помолчав, и у Аяны внутри всё замерло. – Он больше не потревожит тебя. Не бойся, любовь моя. Почему ты так напряглась? Все живы. Никто не пострадал. Я выслушал его извинения, но пока не принял их. Но я не буду больше нападать на него. Этот день уплыл по реке, и дракон, удаляясь, уменьшился до размеров стрекозы.
– Олем Ати говорила, что всё, о чём ты отказываешься думать и говорить – твой страх. Она сказала, что страхи – это как места на теле, касаясь которых, ты можешь управлять человеком. И чем их больше, тем слабее он становится. Она сказала, что нельзя вечно ходить лишь по освещённому коридору в доме, где тысяча комнат, боясь заглянуть за двери. Потому что там, где ты предполагал тёмную кладовую, может быть спрятано сокровище. А Иллира сказала, что страх – это как вонючие портки, которые кое-кто пихнул под стопку чистого белья, и каждый раз, проходя мимо шкафчика, ты будешь чувствовать эту вонь, пока не разберёшься с ними. Это не моё дело, но я бы хотела, чтобы ничто в твоей душе не... воняло, будучи закопанным поглубже.
– Про чувствительные места на теле мне понравилось больше. Только давай без кладовых.
– Хорошо. Конда, твоя рука заблудилась.
– Напротив, она прекрасно знает путь. Вольная степь, подобная морю, раскинулась перед путником. Он спешит, полный страсти и надежды, поднимаясь на холмы, спускаясь с них и шагая по равнине. Он направляется к священному озеру, что ждёт, затаившись в тростниках, ласковое, тёплое, с готовностью принимающее бодрого путника в сладострастные объятия, затягивая его в живительные воды и поднимая на поверхность, под надвигающейся грозой. Он будет стремиться спастись под водой, но молния, копьём пронзающая все миры, настигнет его, испепеляя и его, и степь, чтобы сразу же возродить к жизни их обоих под живительным весенним дождём.
