– Озеро пересохнет, пока путник шатается по равнине, Конда, – сказала Аяна, глядя ему прямо в глаза, в усыпанное звёздами бескрайнее небо, раскинувшееся над широкой вольной степью.
Ригрета весело и бодро поглощала жареное яйцо с ветчиной, когда заспанная Аяна вышла на кухню.
– Ты бросила меня наедине с вином, – сказала она без малейшего упрёка или сожаления на лице и в голосе. – Мне пришлось бы расправляться с ним в одиночку, если бы не... О, а вот и он.
Арчелл, придерживая ногой дверь, занёс на кухню ящик с бутылками молока.
– Доброе утро, кира. Можно, я тоже поем?
– Садись, – сказала Аяна. – Ригрета, ты сама приготовила?
– Да. Пошарила у вас в кладовке и погребе. Арч, положи себе сам.
– Я положу, – сказала Вараделта. – Доброе утро, кира.
– Ты всегда такая бодрая по утрам, – с завистью сказала Аяна, оглядывая сияющую Ригрету. – Как тебе удаётся?
– В отличие от некоторых, я по ночам сплю, – сверкнула зубками Ригрета. – У вас тут, знаешь, отличная слышимость.
Арчелл замер, розовея, а Вараделта отвернулась и старательно прокашлялась.
Аяна почувствовала, как кровь приливает к лицу и ушам.
– Да что я такого сказала? – с недоумением пожала плечами Ригрета. – Я же поборола искушение и не стала примыкать к одной из сторон, чтобы повлиять на исход ваших битв! К большому сожалению, я не втянута в это ваше яростное противостояние, и моей помощи никто не просил.
Арчелл очень сильно покраснел, резко встал и вышел с кухни под хихиканье Ригреты.
– Зачем ты смущаешь парня? – спросила удручённо Вараделта.
– Он забавно краснеет, – сказала Ригрета, закидывая в рот последний кусочек яичницы. – Не то чтобы мне нравилось вгонять парней в краску... Хотя нет. Мне нравится вгонять парней в краску.
Она потанцевала плечами, щёлкая пальцами, и повернулась взять заварник с ачте.
– Я налью, – сказала Луси, заходя на кухню. – Кира, мне нужно поговорить с тобой наедине. Это насчёт...
– Говори так, – рассмеялась Ригрета. – Спасибо за ачте. Я Ригрета.
– Я Луси. Гватре, мне надо кое-что спросить.
Она вышла, закусив губу, и стояла в коридоре, ожидая, пока Аяна выйдет.
– Гватре, а может быть так, что я ошиблась? – спросила она тревожно. – У меня уже два дня как... Началось это самое.
Аяна нахмурилась. Сола говорила что-то на этот счёт, и приходящие на ум обрывки тех сведений складывались в очень, очень нехорошую картинку.
– И тошнота прошла? – спросила она. – Всё прошло, ты говорила...
– Да. Всё прошло, а теперь ещё и это...
– Я всё слышу, – сказала Вараделта из кухни. – Луси, иди сюда. Хватит скрывать. Мы все всё знаем.
– Я не знаю, – сказала Ригрета, поднимая бровь. – Но теперь догадываюсь.
Луси села к столу, пряча лицо в ладони.
– Что это? – спросила она тихо. – Ты так молчишь, гватре...
– Моя тётка говорила, что так бывает, – сказала Аяна, помолчав. – Моя старшая сестра тоже такое пережила. Твой срок ещё мал, чтобы это так быстро прошло - тошнота и всё такое. Я могла бы сказать, что ошиблась со сроками, и всё в порядке, но то, что у тебя идёт при этом кровь...
– Это значит, что дитя не будет, – сказала Вараделта. – Благодари небеса за это, Луси.
– Что ты говоришь такое? – ужаснулась Аяна.
– Она права, – сказала Ригрета, пожимая плечами. – Так гораздо лучше, если я правильно понимаю, что именно с ней случилось. Небеса милостивы к ней и к этому... ребёнку.
Аяна медленно погружалась в пучины отчаяния и тоски.
– Да что такое с этим больным, безумным миром, – проговорила она, чувствуя, как скулы сводит от ярости и боли. – Как вы можете такое говорить?!
– Я восемь раз делала это нарочно, – сказала Вараделта, глядя на свои ладони. – Один раз сломала ногу, когда выпрыгивала из окна, и дважды чуть не умерла. Небеса и правда милостивы к ней, если это происходит само. По крайней мере, её тело не пострадает, и у неё будет возможность выйти замуж и прожить жизнь, не похожую на мою, если это можно назвать жизнью.
Аяна потрясённо молчала, зажмурившись и стиснув сплетённые пальцы.
– Я дала Луси работу и место, где она может жить, – сказала она наконец. – Она могла родить это дитя и работать у меня. У нас в долине не делят детей на чужих и своих, и в моей детской было бы так же.
– Но это и правда к лучшему, – прошептала Луси. – Что будет теперь, Делли? Что мне делать?
– Ничего. Всё произойдёт само, – сказала Вараделта. – Просто следи. Ты увидишь.
– Когда?
– Скоро. Не думай об этом.
Аяна встала. Комок в горле душил её. Она вспоминала четыре керио Олеми, которым не суждено было носить детей, для которых та ткала их, и слёзы подступали к глазам.
Двери в сад распахнулись, выпуская её наружу, в тихий, холодный воздух, на отросшую за лето и осень уныло потускневшую траву, к неаккуратно обросшим зелёным шарам на тонких стволах.
– Кира, это правда к лучшему, – сказала Вараделта, присаживаясь рядом с ней на холодные каменные ступени. – Это дитя не должно было родиться. У него не было бы отца и не было бы будущего. Я хотела сказать тебе, но Луси не должна знать. Пока не должна. Карселта умерла из-за такого. У неё было то же самое, но кровь прекратилась через неделю, а потом начался жар... Всё должно выйти. Другая девушка сказала, что если пить травы, которые ускоряют...
– Минрэ, дайанта, тенекта, сальвия, – тихо сказала Аяна.
– Да. И рэйберас.
– Они ускоряют и ритм сердца. Я читала о них в книге, когда искала рецепт... для предотвращения зачатия.
– Да. Они опасны. Я пила их пять раз раз, и дважды еле выжила. Рэйберас трудно найти. Он опасен, но без него эта смесь сейчас принесёт лишь вред.
– Я отправлю Арчелла поискать в лавках.
– Это бесполезно. Его почти истребили, что не удивительно. В округе его не встретишь. Нужно ехать восточнее. Или покупать...
– В борделе, – сказала Аяна, поднимая на неё глаза.
– Да. В борделе или у гватре. Некоторые гватре используют его, чтобы ускорить затянувшиеся роды.
Холодный ветер дул с севера, спускаясь со склона, нарушая тишину шуршанием заросшего сада. Серые, грустные тучи в порывах ветра спешили куда-то, безучастно скользя над миром, выныривая из-за дворца крейта на склоне, пробегая над садом, заливом и маяком, переваливая через южный склон и уносясь к кладбищам севас и катьонте.
Аяна вернулась в дом, чувствуя, что серость и хмарь подступает к её собственной душе. Она села на кухне, ковыряя яичницу и слушая, как наверху, на мужской половине весело смеётся Кимат.
– Ну что ты закисла, – сказала Ригрета, глядя на неё. – Это и правда милость небес.
– Ригрета, а ты... Ты когда-нибудь...
– Ты, верно, шутишь, – округлила глаза Ригрета. – Где бы я была сейчас, если бы допускала такую неосторожность? К счастью, я выросла в окружении лошадей, а там очень быстро понимаешь, что к чему.
– Мне нужно на всякий случай смешать травы, – вздохнула Аяна, вонзая вилку в кусочек яйца с поджаристой корочкой края. – В книге нет описания этого средства, которое мне нужно. Мне нужно как-то разузнать о нём. Надеюсь, оно не пригодится.
– Я не слышала о таком. Катьонте болтали о палочках и о прыжках из окна, а ещё о том, что можно как следует прокатиться на лошади.
– Это очень опасно. Можно погибнуть от кровотечения.
– Это вообще всё слишком опасно, – сказала Ригрета, нахмурив красивые брови. – Аяна, может, заодно намешаешь мне мешочек такого, какое пьют у вас в долине? На всякий случай. Я не хочу умереть в родах. В родах все мрут просто как мухи, да и до них надо ещё умудриться дожить. Не понимаю, как в здравом уме можно пойти на это осознанно. Ладно. Где твой кир?
– Уехал с утра. Я сказала ему. Он отправит письмо сегодня.
– Прекрасно. Ты едешь в город?
Аяна кивнула, вздыхая. То, что говорила Вараделта, она уже слышала в долине, но тогда это было чем-то посторонним, никак не влияющим на её жизнь. И вот теперь там, в соседней комнате, сидит девушка, с которой происходит то же самое, но рядом нет Солы, и никто не может подсказать.
